– Не люблю голубей. И воронов не люблю.
– Раньше не замечала этого за тобой.
Я пожала плечами. Мама подвинула ко мне пиалу с вареньем и дала ложечку. У меня появился повод отвести взгляд.
Чай мы пили в тишине. Только время от времени нарушали её несколькими словами. Мама зевнула, прикрыв рот ладонью, и я всё-таки отправила её к отцу. Сама же вернулась в гостиную и, устроившись на диване, положила рядом телефон. Взгляд упал на туфли возле решётки.
– Первая любовь – любовь последняя… – шепнула я и улыбнулась, задумчиво вспоминая, как увидела Данила впервые. Как же давно это было…
Вытянулась на диване, положив голову на подлокотник. Закрыла глаза. До момента, как проснётся Мирон, у меня было ещё часа полтора. И то хорошо. Но только я стала проваливаться в сон, телефон зазвонил.
– Да, – сонно пробормотала я, даже не взглянув на номер.
– Да, – я всё ещё не понимала, что происходит, но сердце моё предательски сжалось.
– Ваш номер единственный в списке экстренных вызовов.
– Экстренных вызовов кого? – сон как рукой сняло. Сперва я подумала про Мирона, но тут же опомнилась: он спит наверху, в этом самом доме, с ним всё в порядке. Догадка больно ужалила меня в голову, и дрожащим голосом я спросила ещё раз: – Кого?!
– Данила Каширина. Его доставили к нам в больницу. Сейчас он в операционной.
Больше я ничего не слышала. Телефон с грохотом упал на пол, но я даже не заметила. Попыталась опереться на что-нибудь руками, ухватиться за что-нибудь, но не смогла. Ноги вдруг стали ватными, перед глазами возникла чёрная пелена, дыхание остановилось.
Авария, операционная… А в сознании – чёрный ворон, сидящий на яблоневой ветке, и его короткий, но громкий вскрик. И темнота. Темнота, поглотившая меня.
Глава 20
Агния
Если бы не Мирон, я бы рассыпалась на части. Всё, что происходило после того кошмарного звонка, в памяти осталось отрывками. Только сын не давал мне впасть в отчаяние, только благодаря ему я находила в себе силы держаться. Пока мы ехали в больницу, я прижимала его к себе, ища в нём опору. Мама сидела рядом, отец вёл машину.
Только мы оказались на месте, я бросилась к стойке больничного администратора.
– Данил Каширин, – обратилась я к грузной женщине. – Мне звонили.
Она глянула на меня из-под нависающих век и на удивление быстро принялась просматривать бумаги.
– Мне сказали, что он в операционной. Пожалуйста…
Что значило это «пожалуйста», я и сама не знала. Может быть, оно было просьбой поторопиться, а может, мольбой. Наверное, всем сразу. Женщина послюнявила пальцы и перевернула очередной листок.
– Пятый этаж, – наконец сказала она. – Поступил в тяжёлом состоянии. Судя по данным, которые у меня есть, операция ещё не закончена. Но вы можете…
– Спасибо, – слушать дальше у меня не хватило выдержки.
Я осмотрелась в поисках лифта, но не увидела ни его самого, ни указателей. Мама стояла в нескольких метрах от меня, гладила по голове Мирона и что-то говорила отцу.
– Девушка, – окликнула меня работница регистратуры. Я уже успела забыть о ней. – Лифт справа, за углом, в конце коридора. Как только операция закончится, врач поговорит с вами.
– Спасибо, – шепнула я. Подошла к родителям и пересказала всё услышанное.
Мирон хмурился. В машине он несколько раз спрашивал, что случилось, почему я так переживаю и куда мы едем. Но всё, что я могла – повторять, что всё будет хорошо. Обязательно. Всё обязательно будет хорошо. Должно быть.
Вчетвером мы поднялись на нужный этаж. Мама остановила медсестру, выяснила, где операционная. Сама я почти ничего не соображала. От рациональности осталось только понимание – нужно ждать.
– Он крепкий парень, девочка, – отец положил ладонь на моё плечо.
– Пап… – сдавленно проговорила я. Сорвалась, всхлипнула.
Это я должна была поддерживать его, а не он меня. Отец потрепал меня по щеке и взглядом указал на стоящую у стены скамейку. Я уселась. Он же, взяв с собой Мирона, пошёл в другой конец коридора. Мы с мамой проводили их взглядом.
– Он к Наташе поехал, – еле слышно сказала я. – Она ему позвонила. А он… Он сказал, что вернётся. Что он всегда будет возвращаться. Мам…
– Тихо-тихо, – мама взяла меня за руку. – Если Данил так сказал, значит, так оно и будет.
– Но если состояние тяжёлое…
– Так всегда говорят, Агния. Хорошо, что тяжёлое. Если бы всё было совсем плохо, сказали бы, что его доставили в критическом состоянии. А так… всё хорошо, – мама сжала мои пальцы. – Повтори.
– Всё хорошо, – едва шевеля губами, выдавила я и тут же шмыгнула носом.
Мама ласково погладила меня по руке. Посмотрела мне в глаза и ободряюще улыбнулась одними уголками губ. Затем перевела взгляд на отца с Мироном и вздохнула.
– Я его люблю, – прошептала я дрожащим от слёз голосом. – Мам, я его так сильно люблю. Если что-нибудь случится, я не переживу.
– Я знаю, девочка моя. Знаю. Но если любишь, ты не должна думать о плохом. Ты должна верить в него.
– Я верю, – я кивнула. – Верю.
Мама опять улыбнулась. Я кивнула ещё раз, самой себе.
* * *
Вернувшись, папа протянул мне бутылку воды. Она оказалась неожиданно холодной. Не открывая, я положила её рядом. Общее настроение передалось Мирону. Он стоял с упакованным в яркую обёртку круассаном в руках, но даже не пытался развернуть его. Я вдруг поняла, что начисто забыла про завтрак. Время словно стало абстрактным в момент, когда я ответила на звонок.
– Давай разверну, – я хотела помочь сыну, но отец остановил меня.
– Сам развернёт, если захочет. Взрослый парень.
Конечно, взрослый.
– Я пить хочу, – заявил Мирон. Но когда я подала ему бутылку, не взял. – Не хочу воду. Она невкусная и холодная.
– А что ты хочешь? – спросила
