доме вообще никого нет.
Из будки охраны выбегает Влад и смотрит на меня расширившимися глазами.
– Ульяна Александровна. А вы почему сама приехали?
Калитка незамедлительно распахивается, и меня под руку заводят на участок.
– Влад, ну я же как-то передвигалась по городу, когда не была знакома с Ярославом Петровичем. Он дома, кстати?
Влад как-то подозрительно опускает глаза в землю, и мое сердце перестает биться.
– Влад…
Стараюсь не раздувать панику, но если он не ответит сейчас же, то…
– Да, он дома. Правда, немного не в настроении.
Шумно выдыхаю и бреду к главному входу. Не устану любоваться красотой этого места. Нет вычурности и пафоса, которые присущи особнякам влиятельных людей. Здесь все просто и со вкусом. Веранда, беседка, два маленьких дома для Зинаиды и парней. Куча зелени и гамак, который прицепили специально для меня. Только я так и не научилась в него забираться. Все время боюсь, что перевернусь и полечу на землю. Сердце сжимает от непонятно откуда взявшейся тоски. Под ложечкой начинает сосать. Дрожащей рукой нажимаю на ручку и захожу в прохладный коридор.
Волнение охватывает меня при одной только мысли, что мы не виделись с Ярославом неделю. Останавливаюсь в гостиной и делаю несколько глубоких вдохов. Просто чтобы успокоить бешеный ритм сердца.
Из кабинета Ярослава доносятся какие-то непонятные пока мне звуки, и я двигаюсь в том направлении. Тихо стучусь и открываю дверь. Успеваю захлопнуть рот, прежде чем моя челюсть окажется на полу. Ярослав сидит на столе и опрокидывает в себя стакан с коричневой жидкостью. Нет, я прекрасно понимаю, что это алкоголь. Но я ещё ни разу не видела, чтобы Гаврилов вот так днем сидел и напивался.
– Привет, Ярослав.
Встречаюсь с подернутыми дымкой серыми глазами и застываю на пороге.
– Ты как приехала?
Он недобро хмурится и продолжает сверлить меня взглядом.
– На такси.
Почему-то в груди зарождается беспокойство, но я заставляю себя стоять на месте. От мужчины волнами исходит негатив, и меня это пугает до чертиков.
– В смысле на такси? Почему не позвонила?
Пробиваюсь сквозь стену его враждебности и слышу в голосе тревогу.
– Не хотела беспокоить.
– И все? Причина только в этом?
– А в чем ещё?
Гаврилов делает глубокий вдох и слезает со стола. На нем серая футболка и спортивные штаны. Выглядит он очень по-домашнему и непривычно растрепанным.
– Ты знаешь, могла бы просто сказать, что не хочешь иметь со мной ничего общего. Но так-то зачем?
Мои глаза расширяются от услышанного, а внутри разрастается беспокойство.
–Ты о чем?
Ярослав громко усмехается и хватает со стола какую-то газету. Сует мне под нос и тут же отходит, словно брезгует. В последний момент подхватываю газету и продолжаю сверлить мужчину взглядом.
– Читай. Первая страница. Статья-огонь. Я сам зачитался.
Опускаю глаза на первую страницу, и по спине пробегает холодок. «Депутат-насильник. История невинной жертвы».
Сердце перестает биться, когда вижу, что запечатлено на фотографии. Момент, когда мы с Ярославом сидели в заточении. Он прижимает меня своим телом к стене, моя голова откинута назад, а он пригнулся к шее. Пытаюсь сглотнуть вязкую слюну и выдавить хоть какой-то звук. Хоть писк. Поднимаю глаза на Гаврилова. Он стоит, не двигаясь. В глазах стужа, кулаки сжаты до белых костяшек.
– Читай, читай.
Пробегаю глазами по напечатанным строкам, и ноги подкашиваются. Чуть не падаю на пол, но Ярослав подхватывает меня в последний момент и дергает вверх как тряпичную куклу.
– Что это такое?
Голос не слушается меня, и из горла вылетают лишь непонятные звуки, которые сложно распознать. Но у Ярослава это получается.
– О, я хотел услышать это от тебя. Значит, я тебя когда-то изнасиловал и когда узнал, что ты залетела, явился и силой теперь держу в доме. Хочу забрать детей, когда они родятся. Да, солнце?
Не верю своим ушам. И глазам, потому что именно это там и написано.
– Это какой-то бред, и ты это знаешь.
– Откуда я могу это знать, Ульян? Ты меня с первого дня презирала. А теперь решила вот так избавиться?
В висках стучит кровь, и мне сложно сконцентрироваться на разговоре. Растерянность не дает собрать в кучу слова, которые я потом смогу ему сказать.
Сокращаю расстояние между нами и прижимаюсь к нему вплотную. Между нами сейчас живот, и не очень удобно вот так стоять. Вроде и близко, но так далеко.
– Послушай меня, – в глазах закипают слезы от одной мысли, что сейчас все может закончиться, – я этого не делала, Яр. Я…
Замолкаю, подавляю всхлип, готовый вырваться из груди. Делаю глубокий вдох.
– Я бы никогда не поступила так с тобой. Да, я психанула, когда услышала, как тебе звонит бывшая жена и с нетерпением ждет встречи. Да, я уехала в больницу без тебя. Но мне Марина все рассказала, и я поняла, что слишком быстро все себе придумала и навешала на тебя ярлыки. Обвинила в том, чего на самом деле не было. Но я не делала этого. Я бы никогда и словом не обмолвилась о тех днях и не собираюсь этого делать. Яр…
Речь прерывается, сложно говорить, когда душат рыдания. Замолкаю и жду его реакции. В серых глазах разливается шторм. Неожиданно ощущаю сильный толчок, а следом второй с другой стороны живота. Глаза Ярослава расширяются, и я понимаю, что он тоже это чувствует.
– Это девочки?
Говорит на грани слышимости и опускает глаза. Ощущаю на животе его дрожащие руки и закусываю нижнюю губу до пронзающей боли. Сердце переполняет любовь и к детям, и к Гаврилову.
– Яр…
Горло сдавливает. Я с трудом могу дышать, но продолжаю неподвижно стоять. Боюсь разрушить этот момент. Боюсь, что стоит мне просто сделать полшага назад, и между нами тут же вырастет стена.
Ярослав опускается передо мной на колени и прижимается лбом к животу. А мое сердце рвется на части. Почему я думаю, что сейчас все может закончится и он отвернется от меня? Даже страшно представить, как я это переживу.
– Привет, крошки. Как вы там?
Очередной удар – и у меня вырывается рваный выдох. Ярослав вскидывает голову, и я тону в омуте его глаз. Грустно усмехается, поднимается на ноги и пристально смотрит на меня.
– Кому это нужно было, если не тебе?
Обвинение как пощечина. Я пытаюсь держать свои обиды при себе, но все равно в сердце вонзается нож.
– Понятия не имею, но точно не мне. Подожди…
– Да я и не тороплюсь. Я наконец высвободился из политической
