стороной, но там ничего не было.
– Если бы мы попробовали, – заговорила я негромко, – между нами всегда стояли бы двое. Да? – Он резко глянул на меня. Я поставила рамку, но смотреть продолжала на Егора. – Да, – ответила я самой себе. Вздохнула. – Где Никита?
– Включил ему Бэтмена, – очередная усмешка. – Вечный супергерой на все времена.
– Рано ему Бэтмена.
– В самый раз.
Егор встал рядом. Я бы с лёгкостью могла прижаться к нему, как та девушка. И он даже мог обнять меня. Так же, как обнимал её. Но он не мог стать для меня тем, кем был для неё: моим миром, моим воздухом, сердцем. Только хорошим парнем, на плече у которого я выплакалась, и, может быть, другом, хотя об этом говорить было слишком рано. И я тоже не могла стать для него той, кем была она: девушкой, за право поменять что-то в прошлом с которой, он, я уверена, отдал бы многое. Невосполнимой потерей и персональной болью, навсегда оставшейся в сердце вместе с нежностью.
Женя
Чёрт знает, сколько раз я набрал Настьке за вечер. Ни на один звонок она не ответила. Стоило мне, выругавшись, оборвать очередной длинный гудок, телефон звякнул.
«Я не приеду. Не вздумай искать меня, Воронцов. Всё закончилось».
Несколько раз я перечитал пришедшее в мессенджер сообщение. Какого лешего?! Каждое из трёх коротких предложений походило на выстрел. Набрал ещё раз, но телефон оказался выключен. Хотел было дать приказ Ивану найти Настю и приволочь, где бы она ни была, но перед этим ещё раз перечитал сообщение.
– Мать твою за ногу, – процедил я, ударив телефоном о подоконник.
Охране звонить не стал. Чутьё подсказывало, что так будет только хуже. Но что могло случиться за эти несколько часов, что мы не виделись?!
Только я собрался плеснуть в стакан виски, телефон зазвонил. Но это была не Настька. Звонил Иван.
– Что? – ответил я с раздражением.
– У меня есть информация, что Шевченко очень не понравилось, что вы передумали насчёт спортивного центра. Ещё больше ему не понравилось, что вы завернули его идею насчёт развлекательного центра.
– Пусть катится лесом, – процедил я сквозь зубы. – Так можешь и передать тому, от кого у тебя эта информация.
– Евгений Александрович, вы бы поосторожнее с ним. Он давно имеет на вас зуб.
Я всё-таки налил себе виски. Сделал глоток. Проблемы с одним из важных людей в аппарате президента возникли у меня едва ли не с первого дня на должности мэра. Сукин сын привык грести деньги в связке с прошлым градоначальником и менять ничего не хотел. Я тоже был в курсе дел Градского и, признаться, кое-что с этого имел. Но бывший мэр закончил очень плохо. Алчность никого никогда до добра не доводила, достаточно было вспомнить классику – сказку о Золотой рыбке и бабке с корытом. Так что я быстро дал понять – кормушка захлопнулась. Как раньше, при мне не будет.
– Придётся ему положить зубы на полку, – отпив ещё немного, сказал я с прежним раздражением. – Спасибо, что дал знать, Вань. Твоему человеку тоже спасибо.
Снова я положил телефон на подоконник, но уже спокойнее. Потёр переносицу двумя пальцами и зажмурился. Виски ныли, укутывающие город сумерки напоминали те же, что сгущались внутри меня. Вот уже несколько дней меня не покидало предчувствие недоброго. Поначалу я думал, что это из-за Мишки, но нет. Пару часов назад мистер Бильман сказал, что дела идут более, чем хорошо. Говорить о конкретике всё ещё было рано, но надежда на то, что мой парень выкарабкается и я всё-таки увижу его взрослым, росла с каждым часом.
Нужно было сконцентрироваться на Шевченко. Отношения у нас не задались с самого начала – после смерти Градского он метил на место, которое по факту занял я. Теперь ещё центр.
– Хрен тебе, а не центр, – сказал я в пустоту, достав с полки старый фотоальбом. Открыл на развороте и, перелистнув, нашёл любимый снимок. Настька на нём стояла с бокалом шампанского в белом подвенечном платье и открыто улыбалась мне. Именно мне, а не фотографу, потому что, в отличие от других, эту фотографию сделал я.
«Выясни, где Настя».
Я послал сообщение Ивану, подумал и отправил следом еще одно:
«Ничего не предпринимай. Просто дай мне знать».
Ответ пришёл практически сразу. Я сжал стакан.
– Блядь, – альбом полетел на пол. Кровь мгновенно вскипела, виски обжёг глотку. Я стиснул зубы. Уже вышел в прихожую и схватил пиджак. Верну домой и… – Да чёрт подери! – пиджак упал на пуфик.
Нет, что-то тут было другое. Бешеная ревность рвала вены, но я остановил себя. Один раз я уже наломал дров, повторять не собирался. Нужно было дождаться утра. А утром… Утром я собирался разобраться и с этим, и с Шевченко, и со всем, что навалилось за последнее время.
***
Машин на парковке возле спортивного центра было немного. Чёрный внедорожник хоккейной, чтоб его, знаменитости, я увидел сразу. Гадёныш!
– Моя жена на катке? – бросил я, проходя мимо дежурившего у стойки охранника.
Тот нахмурился. То ли рожа моя ему показалась знакомой, а вспомнить, где видел её, он не смог, то ли хрен знает, что ещё. Ответа я не дождался, только короткого кивка.
Настя действительно была на льду. Было всего семь утра, а она уже стояла у борта. Взмахнув рукой, она крикнула тонкой, как спичка, девчонке, что та жалеет себя, хотя, как по мне, девочка только что пополам не сложилась, вращаясь на одной ноге.
– Настя! – рявкнул я, подходя.
Она сразу обернулась. Буквально на глазах её взгляд из спокойного стал жёстким, колючим.
– Какого…
– Я знаю, что ты сделал, Женя, – перебила она меня ледяным тоном. И повторила чётко, глядя в упор: – Я всё знаю.
Прошлое
– Я знаю, что ты сделал, Женя!
Литвинов буквально прожигал меня взглядом. Таким я не видел его ещё, пожалуй, ни разу.
– Тебя, блядь, прикончить за это мало! – прорычал он. – Сам ей расскажешь или это сделать мне?
– Что я сделал?
– Не играй со мной в горячую картошку, Воронцов! Ты заставил Степанова сфальсифицировать заключение. И не говори, что ты к этому не имеешь отношения.
– Не лезь,
