— Вот, — говорил узист и, скорее всего, показывал что-то на экране, — видите? Думаю, тут и так все понятно. Объяснять не буду... Так бывает. Сперва думаешь одно, а на самом деле все не так, как представлялось.
— Что там? — билось мое сердце все быстрее. — Доктор, что там? Почему вы молчите, это нечестно — говорите.
— Не надо, — прозвучало от Марата. — Я все понял.
— Хорошо, тогда послушаем сердечко...
Режим работы оборудования стал другим. Я начала слышать звук — уже более осознанно. Он был похож на... был похож на удары сердца. Оно билось. Я слышала внутри себя сердцебиение.
— Я слышу, как...
— Вы слышите сердце? — спросил узист. — Мне сделать погромче?
— Да, я слышу, — начинала я нервно смеяться. Прямо до слез. Я впервые в жизни слышу сердце малыша. — Господи, оно бьется...
— Да, — поддакивал врач. — Конечно. А как же могло быть иначе? Конечно, оно бьется.
— Оно бьется, — вытирала я слезы рукавом, — оно так сильно бьется... — Я вдруг прислушалась. Стала вслушиваться в звук и... задала странный вопрос: — А это нормально, что... звук такой странный?
По палате разливался стук пульсирующего сердца. Но он был какой-то "не такой". Не таким, как надо. Другой ритм. Ритм был ломанным. Мне это не нравилось. На слух было легко понять, что удары не синхронны. Они происходят словно хаотично. Словно что-то не в порядке.
— Почему он странный? — спросил медик. — Что именно вас смущает?
— Оно работает нормально? Сердце — мне кажется, что звук неправильный. Хаотичный. Это так надо? На этом сроке это считается нормой?
— Я патологий не обнаружил. Все нормально.
— Просто... — не могла я успокоить материнское чутье. — У меня такое чувство, будто сердцебиение сбито. Оно учащенное. И возникает иллюзия, будто это сразу два отдельных сердца бьются рядом. И поэтому их ритм сливается. Они будто мешают друг другу. У вас нет такого чувства?
— Нет, — хрипло произнес Марат.
Врач умолк на пару секунд, а потом мне сказал:
— Думаю, вы просто слышите собственное сердце. Вот и все.
— О... — поняла я причину. — Вон оно, в чем проблема.
— Вы слышите сразу два сердца — ребенка и ваше. Это нормально. А так... все хорошо.
— Да, правда? — переживала я. — Плод здоров? Отклонений нет? Он хорошо развивается? Нет угрозы потери?
— Не беспокойтесь, Лана. Все показатели в норме.
— Боже, как я рада, — упала с моих плеч гора. — Сперва я так боялась...
Впрочем, врач еще немного поводил по мне холодной штукой, убрал ее, вытерев мне живот.
И весьма загадочно добавил под молчание Марата:
— Ну а то, что выходит за пределы нормы некоторых людей... вы сможете обсудить уже дома, вместе с мужем. Наедине. Я ведь только медик. И показываю то, что видят приборы, — погладил он меня по плечу. Ничего не сказав напрямую. — А приборы не всегда видят то, что нужно родителям. Такова суровая реальность.
Это нам первый раз нормально показали малыша. Но я ничего не видела. А Марат непривычно молчал, словно что-то произошло. Скрининг занял несколько часов, у меня взяли ряд анализов, обещали прислать развернутый отчет спустя пару дней. Но я и его не смогу прочесть. Была связана слепотой по рукам и ногам. А он молчал, вел машину и молчал.
— Что ты там увидел? — нарушила я тишину. Надеялась на нормальный разговор двух взрослых людей. Ведь не может такого быть, чтобы тот самый человек, которому я верила, все это время доверяла как себе... вдруг взял и оградился от меня. Вот так сидел совсем рядом и молчал. — Пожалуйста, скажи мне честно, что ты там видел. На экране. Я ведь знаю, врач тебе все показал. Абсолютно все. А я сижу во тьме...
— Все хорошо, — ответил он сухо. Даже не глянул в мою сторону — не повернул головы при ответе. Будто я провинилась в чем-то. Только в чем? Это ведь его ребенок, только его. Он мой первый и единственный мужчина. Других нет и не было никогда.
— Это не ответ, Марат. О том, что "все хорошо", мне сказал и врач. Но он просто не хотел все говорить при тебе. Ты наверняка запретил ему рассказывать правду... Мне что, позвонить и спросить у них по телефону?
— Тебе не расскажут.
— Почему это не расскажут?
— Такие вещи — они только в документе. И я его сам получу. Завтра. Или послезавтра.
Мы ехали домой. За окном размеренно шуршали шины. Изредка я слышала клаксоны, шум каких-то двигателей, резких тормозов. Все как обычно. В салоне было тихо. А у меня в голове по-прежнему стоял звук сердцебиения. Того, что я услышала в клинике. Внутри меня жил Даниил. И я как мать имела полное право знать всю правду о его здоровье.
— Ты ведь знаешь, я не смогу его прочесть. Расскажи мне главное. Хотя бы в двух словах. Я ведь нервничаю. Вдруг там что-то не так.
— Хм... — странно ухмыльнулся он. — Что-то не так? Может быть.
— Что значит, "может быть", Марат?! — Я разнервничалась и пошла на крик. — Ты меня что, вообще за дуру держишь?! Думаешь, я не понимаю, что ты прячешь от меня что-то важное?! Я хочу все знать!
— Хватит! — рявкнул Марат. Так громко и злобно, как не было уже давно. Он так давно уже не делал. Я его не узнавала. — Закрыла рот и просто помолчи! Дай мне спокойно доехать домой!
— Почему... — стало мне вдруг так обидно, что слезы сами наворачивались. — Почему ты себя так ведешь? Сегодня... в этот день... Мы ведь ждали этот срок, чтобы сделать первый скрининг. Мне казалось, мы чувствуем одно и то же, а ты берешь и просто... просто... — сдавливало мое горло от слез. — Просто ведешь себя, словно чужой. Будто не ты отец ребенка у меня внутри. Ну скажи... — добивалась я, — скажи мне честно, чем я завинила? Что я такого сделала, что ты отвернулся от меня, Марат!
— ХВАТИТ!
Он дал по тормозам. Покрышки завизжали. Нас развернуло на пол-оборота прямо посреди дороги.
Мне стало страшно, я испугалась. И умолкла. Думаю, он этого и добивался — хотел меня просто запугать. Чтобы я замолчала.
Нам сигналили. Снаружи долетали крики недовольных. Я чувствовала тошноту — она подступала все выше и текла одной волной с растущим напряжением.
Он психанул. Он сильно разозлился на пустом месте. Я не знала, почему. Не знала, что будет дальше и к чему нас приведет этот скандал. Я просто умолкла и тихо всхлипывала. Хочет молчания — хорошо, я буду молчать. Только бы не бил. Только бы не ударил меня и ребенка.
Марат был сам не свой. Буквально на взводе. И это было страшно. Я уже отвыкла от такого. Неужели все пойдет насмарку, и мы расстанемся? Только не это. Не дай господи...
Я смолчала. Он ничего не сказал. Повернул руль и продолжил ехать. Мы без проблем добрались домой, но в воздухе стояло что-то нездоровое. Была недосказанность. И нежелание обсуждать нечто важное. Я бы даже сказала — самое важное, что было у нас на тот момент.
— Мы должны поговорить об этом, — набралась я смелости. — Ты мне нужен. Очень нужен, Марат. Что случилось? Не молчи, я умоляю.
— Лучше не надо, — бросил он.
И я услышала забытый звон стакана с кубиками льда. Он пил. Налил себе спиртного и пил прямо с ходу. Только приехав домой — без раздумий плеснул себе в баре и молча глушил уже вторую порцию.
— Я от тебя не отстану, пока не скажешь. Это нечестно — так поступать.
— Ах это нечестно?! — взорвался он опять. Будто я сказала что-то страшное. Будто оскорбила его. Сперва отняла нечто ценное, а потом еще и взяла — цинично спросила, все ли в порядке. Не расстроился ли он. Ведь на такое невозможно обижаться. — Да что ты вообще знаешь о том, что такое "нечестно"?! Ты знаешь, что такое "нечестно"?! — приближался он ко мне, а я с опаской пятилась назад. — Знаешь?! Тебе рассказать, — сорвался он на крик, — ЧТО ТАКОЕ "НЕЧЕСТНО"?!
Между нами встала Марла.
Она громко рычала, угрожала броситься на мужа. На того, кто ее спас от смерти. Кто спас от забвения меня саму. На отца моего ребенка.
