Ознакомительная версия.
Слушать было как раз нечего, все молчали. Людмила с ужасом думала, что случилась страшная и омерзительная вещь, и теперь ее мужа посадят. Она не станет его защищать, поделом… мерзавцу. Представить, что случилось что-то плохое, но другое, она не могла: тогда бы Наташка рассказала, что именно, а не молчала, глядя в чай.
– Так, ладно, основная канва мне понятна. – Голос у Ираиды почему-то сел, и говорила она почти басом. – Наташ, ты не скажешь, что он с тобой сделал? Мне в милицию звонить или как?
Людмила побледнела. Получается, у них с Ираидой мысли одинаковые. Значит, скорее всего, они обе правы. Значит, ответ очевиден. А как бы хотелось услышать что-нибудь вроде «Дура ты, Сокольская, как ты могла такое подумать?».
– Ничего, – испугалась Наташка. – Правда, не надо никуда звонить, ничего!
Помолчали.
– Если ничего, тогда домой поедете? – задала Ираида провокационный вопрос.
– Нет, нет, я не могу… – Наташка резко отвела руки от чашки, словно только что обожглась, вскинула испуганные глаза и беззвучно заплакала.
Вмешалась Людмила, дальше делать вид, что это ее не касается, было глупо и подло:
– Давайте так. Я сейчас дяде Коле позвоню, он вас с Андрюшкой к себе заберет, у Идки и так не повернуться. Поживете у него пару дней, дом большой, места хватит. А сама домой поеду.
– Люд, думаешь, стоит сейчас? – спросила Ираида.
– А что ты мне прикажешь делать, дорогая? Что у меня проблемы в семье – это не новость… Но до такого все-таки не доходило! Я хочу знать, что мне скажет мой муж. Мне надо, в конце концов, решить, стоит ли…
– Не надо, – подала голос Наташка. – Он ничего не сделал, правда… Я… Он…
Она совсем смешалась, не зная, что говорить.
Людмила собирается звонить Николаю Георгиевичу. Как она ему объяснит, почему ее сыну и домработнице надо пожить где-то целых два дня? И ведь ей самой тоже надо будет что-то объяснять? Опять мелькнуло воспоминание: это же сам Коля Орда… Потом еще одно: на три метра под землей видит. Что, если Николай Георгиевич вдруг захочет заступиться за нее, вдруг он воспримет эту историю чересчур серьезно? Ох, и зачем только она из дома убежала? Спряталась бы где-нибудь, пересидела бы…
От этой мысли Наташке стало неуютно. Где бы она спряталась? У него было такое лицо… Пустое, страшное, ей показалось, что он сумасшедший. А если так, то ничего бы она не пересидела, он бы нашел ее, и тогда она оказалась бы там, откуда пришла, – унижение, страх, боль, снова страх.
Наташка приняла решение. Ей самой и в голову не пришло, что сделала она это в первый раз в жизни. Раньше она только пряталась, бежала, терпела, в лучшем случае – соглашалась. А сейчас решила: пусть. Пусть ее заберет дядя Коля. Может, она даже объяснит ему, расскажет, может, он даже ее поймет. Ему самому вряд ли приходилось спасаться от того, что хуже смерти. Она точно знала, что унижение, страх, позор – это точно хуже смерти, она все это уже пережила. Даже дважды. Только первый раз было как пуля в голову, а второй – как китайская пытка водой. И самое противное – она всегда надеялась. Надеялась, что как-нибудь само уладится, рассосется, устаканится. Оказывается, само собой ничего не делается, оказывается, надо принимать решение и жить дальше согласно этому принятому решению. По-другому не получается.
Она прислушалась к телефонному разговору. Людмила бросала короткие фразы. Этот резкий тон был до того ей не свойствен, что, конечно, Николай Георгиевич сразу поймет, что у них тут форс-мажор.
– Дядь, я не могу объяснить тебе, в чем дело… Потому, что сама толком не знаю… Послушай, ты сказал, что едешь, может, хватит уже разглагольствовать?.. Ты едешь и разглагольствуешь? Ну, тогда ладно, только быстрее давай, тебе еще меня домой закинуть надо…
– Люд, а Люд? Ты что конкретно делать собираешься? А то у меня мысли дурные в голову лезут. Тебе группа поддержки не нужна, а? – Ираида, видимо, тоже никогда не видела подругу в таком решительном настроении.
– Что? – Людмила посмотрела на Ираиду как на привидение. – Ты имеешь в виду… Да не собираюсь я его резать или что там еще. Просто поговорю. Вот просто даже интересно: что он мне скажет? Во всем этом отвратителен не сам факт супружеской измены, это мы привычные, и даже не сам факт насилия, хотя это в голове не укладывается! Самое ужасное – кого…
– Не было никакого насилия, – пискнула Наташка, перепуганная гневом Людмилы. – Честное слово! Ну, то есть было, но это я… Я его укусила. Кажется, очень сильно…
– Плюшевая зайка оказалась бешеной кошкой?! – Ираида нервно расхохоталась.
И тут обозлилась Наташка. По-настоящему. Не преодолевая страх, не с отчаянием крысы, загнанной в угол. Обозлилась вертикальным взлетом:
– Я не зайка, и уж тем более – не плюшевая. Я человек.
Голос у нее при этом был совершенно спокойный, а заплаканное лицо приобрело абсолютно каменное выражение.
– Прости, Наташ, это я от нервов, – смутилась Ираида, и женщины замолчали.
Оказывается, никто из них не удосужился запереть входную дверь, и когда на пороге появился Ордынцев, тишина в крохотной Ираидиной кухне резко стала подводной. Или космической. Словно исчезли не только звуки, но и сам воздух. Николай Георгиевич понял, что дамы либо в полной растерянности, исключающей любую интеллектуальную деятельность, либо просто струсили и будут молчать столько, сколько смогут, а значит – вечно.
– Всем привет. Отъезжающие – подъем, на выход, остальным – мое почтение, – спокойно сказал он, оставаясь на пороге.
Наташка с Людмилой тут же встали и пошли к двери, Ираида крикнула Андрюшке, чтобы тот одевался быстрее, дядя Коля приехал уже. Мальчик подхватил курточку одной рукой, а второй вцепился в Наташкин локоть. Николай Георгиевич коротко осмотрел вверенное ему подразделение, кивнул хозяйке и быстро вышел.
Он так и не спросил, что случилось. Чего спрашивать, и так все понятно: Володька все-таки распустил свои поганые руки. Что только руки, Николай Георгиевич не сомневался. Мужчина просто не в состоянии принудить женщину к близости, если женщина настоящая. Напугать, избить – да, но не изнасиловать. Это просто невозможно, если жертва не желает быть жертвой, если оказывает сопротивление. Лицо у Натальи заплаканное, но не более. И она здесь, в его машине. Значит, этот самонадеянный боров попытался, но она удрала. Может, даже и приложила его, силы хватает. Хорошо бы, если так, будет урок. А вот у Людки лицо просто чужое. Жаль, что успокоить он ее пока не может, не при Андрюшке же объяснять, что муж у нее не только подлец, но еще и лузер, как говорит современная молодежь.
Он прислушался к своим ощущениям. По идее, он должен быть в бешенстве, должен бросить все и мчаться убивать придурка. Как он злился, когда услышал от Людки, что бывший муж Наталью Аркадьевну бил, хотел даже найти негодяя и вытрясти из него душу. Сейчас он был спокоен. Анализировать – да, анализировал. Но чтобы сломя голову броситься карать? Николай Георгиевич отчетливо осознавал, что ожидание неминуемого возмездия – куда хуже самого возмездия. Он даже слегка сочувствовал Владимиру: ничего не вышло у бедолаги, а башку он ему непременно снесет. Надо быть полным кретином, чтобы не понимать этого, и Володька наверняка понимает.
Ознакомительная версия.
