А уж накупит всякой хрени! Ты бы видела, сколько у нее одних только лаков стоит! Штук пятьдесят, не меньше. Ну и зачем это?
Я уж молчу про одежду. За те деньги, что она на какую-нибудь свою кофтенку истратит, на рынке с головы до пят одеться можно. Я говорю: «Ты ведь уже не молоденькая, и работа у тебя ответственная. Давай поедем в Лацково, купим тебе солидный костюм». «Я, — отвечает, — на рынках не одеваюсь!» Какая фря! Посмотрела бы сначала, что там продается — и выбор, и качество. Нет, бутики ей подавай! И все, хоть ты тресни!
И решила я, Тоня, заманить ее туда хитростью. Чтобы, значит, она сама убедилась, как ее дурят в этих бутиках. «Помоги, — говорю, — мне, Вера, пальто купить. Что-то я совсем растерялась». Ну выбрала она время. А день, как на грех, выдался слякотный, с неба не то снег, не то дождь, ветер пронизывающий. Стоим на остановке, автобуса нет и нет. «Давайте, — говорит она мне, — машину поймаем. А то ваш сыночек на нашем „фольксвагене“ неизвестно кого катает, а мы тут с вами, как собаки бездомные, под дождиком мокнем». А я уж молчу, на все согласная.
Тормознула она «Жигули», села рядом с водителем и уехала! Пока я чухалась да зонтик закрывала, ее уж и след простыл — стою как обкаканная. Ну, что мне было делать? Пошла домой.
Через полчаса появляется. Злая, будто скорпион. «Почему, — говорит, — вы не сели в машину?!» Ну как тебе это нравится, Тоня?
Соседка трагически закатила глаза, демонстрируя высшую степень солидарности единственным доступным ей способом.
— «Я, — говорю, — тебе не блоха. И не каскадер — на ходу запрыгивать не умею. Ты бы хоть оглянулась для интереса — села твоя свекровь в машину или осталась под дождиком мокнуть, как сирота казанская!» Смеется: «С ума с вами сойдешь». Видали ее?
«Я, — говорит, — мужика-водителя до смерти перепугала. Он, — говорит, — решил, наверное, что вез сумасшедшую. Долго теперь попутчиков брать не отважится. А я понять не могу, с чего он такой зажатый, и все на меня поглядывает, будто из-под моей юбки копыта торчат!»
Всю дорогу она, Верка-то, вроде как со мной разговаривала, ни разу не обернулась. «Устроим, — говорит, — с вами вечером маленький праздник. Обмоем ваше новое пальто. Будем водка пить, земля валяться». И только в Лацкове обнаружила, что меня нет в машине. Схватила бедолагу за грудки. «Где, — кричит, — моя свекровь?! Куда вы ее дели?! У вас по дороге пассажир выпал, а вы и не заметили!» Мужик очумел, конечно, еле от нее отбился.
Живет как во сне. Принцесса Греза! О чем думает? Разве можно сейчас на улице ворон считать, когда вокруг такой бандитизм? Как бы не так! Сумка на плече, сама в эмпиреях! И вот вам, пожалуйста, результат! Долго себя ждать не заставил. Сорвали сумку прямо с плеча со всеми деньгами, документами, с ключами от дома, от работы, в грязь повалили, хорошо ноги не переломали. Спасибо, добрые люди помогли.
И мать у нее такая же малахольная. Мечтательница. «Не будем, — говорит, — Тоня, относиться к нашим детям объективно. Давай любить их такими, какие они есть. Если не мы, то кто же?»
Стало быть, если они тебя по одной щеке хряпнули, подставь другую, изнемогая от любви? Хорошенькая теория. Этак они, детишки, не то что на голову сядут — запрягут и поедут. Ты как считаешь?
Тоня на сей раз бездействовала, видно, не разделяя соседкиных воззрений: дочь ее нежно любила и ухаживала самоотверженно, даже, можно сказать, самозабвенно.
— Ты пойми меня, Тоня! — Татьяна Федоровна для вящей убедительности прижала к груди руки. — Ну как я могу устраниться, если мой единственный сын, будто слон в посудной лавке, одни только черепки вокруг себя оставляет? «Единственное, — говорит, — чего я хочу, — это жить один. И не собираюсь больше ни жениться, ни тем более детей заводить». «А что ж ты тогда голову морочишь этой своей Катерине, если она именно с такими целями за тебя зацепилась? Ведь ты же, садовая твоя голова, и здесь все порушишь, и там не создашь! Это тебе сейчас одиночество сладким кажется, когда к тебе со всех сторон руки тянутся. А истинное одиночество страшнее смерти, особенно в старости, уж ты мне поверь, — говорю. — Я жизнь прожила, побольше твоего понимаю».
Но, Тоня, не слышит он меня. Хотя я вижу — мучается, мечется, а к берегу прибиться не может — ни к тому, ни к другому. И жалко мне его, и горько, и страшно.
А Верке-то какого терпеть, пока он со своими бабами разберется? Я вообще удивляюсь, как она до сих пор держится. Хотя, конечно, тоже иногда срывается. Захожу тут к ним намедни в воскресенье, а они с Машенькой передачу по телевизору смотрят, «Едим дома». Я возьми да и пошути, мол, если бы ты так же на кухне крутилась, как эта огневушка-поскакушка, Юля Высоцкая, муж бы от тебя ни за какие коврижки не ушел. Так она, милая моя, такой рот на меня открыла, что я до самого дома бегом бежала, только там и опомнилась.
Я, Тоня, не обижаюсь, все ведь понимаю и по-женски ей сочувствую. Сколько раз я ей говорила: «Заведи себе кого-нибудь для души и здоровья. Все легче будет». А она одно твердит: «Никого мне не надо. Хочу быть только с Лешей». А в последнее время не говорит она этого, только смотрит загадочно и молчит. И очень я любопытствую, о чем она молчит, Тоня. Хотя скажу тебе прямо, как перед Богом: что бы она там для себя ни решила, я в нее камень не брошу…
В канун Нового года приехала тетка, отцова младшая сестра, всего-то на пятнадцать лет старше самого Сергея. Очень близкая по духу, по темпераменту. Ввалилась шумная, веселая, румяная с мороза.
— Ничего себе хоромы! — ликовала она. — Пора тебя, Серый, раскулачивать! Недурственно устроился! Я думала, избушка на курьих ножках, а тут настоящий терем! Только царевны в окошке не хватает. А? Как у нас с царевнами? Есть прогресс?
— Захлопни пасть, шалава, — посоветовал Кеша, нервно перебирая лапами хозяйское плечо.
— Ой, гляди у меня, пернатый! — многозначительно протянула гостья. — Я ведь девушка простая, церемониться не стану — перья повыщипаю и голым в Африку пущу. На историческую родину. Будет там тебе жульен из попугая.
Кеша обиженно постучал клювом Сергею по темечку, мол, кого ж ты в дом пригласил, хозяин?! Он бы, конечно, мог сказать этой волюнтаристке еще пару ласковых, но жизнь-то дороже…
Тетка была старая дева. То есть не совсем, конечно, старая и далеко не дева, но замуж так ни разу и не сходила. Последнее время она с удовольствием цитировала расхожее выражение некой светской дивы: «Чем дольше я живу, тем меньше мне хочется делить с кем-то свой быт и свою свободу», находя в этом бесспорном, на ее взгляд, постулате логическое обоснование своей одинокой неустроенной жизни.
