Вот и мне не жалко.
— Слышала? — спросила меня по дороге Селена, возвращавшаяся из магазина. — Седьмое ноября собираются отменить!
— А чего взамен дадут? — поинтересовалась я.
— Четвертое ноября. Теперь это будет называться днем согласия и примирения, или что-то в этом роде… Кстати, Элька, ты же историк?
— Ну?
— Что было четвертого ноября?
Я стала в тупик.
— В каком смысле?
— В смысле общенационального праздника! Ну, в честь чего нам эту дату подсовывают?
Я подумала.
— Наверное, в честь Минина и Пожарского. Как дату победы народного ополчения над польскими интервентами.
— Господи, — ахнула Селена. — У нас и польская интервенция была?
— И не одна, — мрачно сообщила я.
— А в честь какой?..
— Вернусь из булочной, все расскажу, — пообещала я.
— Ладно, дождусь, — сдалась Селена.
А я отправилась дальше, раздумывая над новым праздником.
Вы любите новые праздники? Лично я терпеть их не могу! К примеру, что это за красная дата — День независимости России?
Ответьте мне на один простой вопрос: от кого Россия наконец стала так независима, что отмечает этот день как государственный праздник?
От Молдавии? От Украины? От Грузии? От Армении? От остальных республик некогда могучего государства?
А то они нас так сильно угнетали!
Не знаю, как для вас, а для меня этот праздник — день национального позора. Была страна, и не стало страны. А мы, как идиоты, сидим на руинах и празднуем. И не стыдимся этого. Ну почему мы совсем не думаем о том, что делаем?!
Зачем, к примеру, отменять седьмое ноября? Неужели этим можно изменить собственную историю? Было! Хорошее ли, плохое ли, а было! Никуда не денешься! И сколько ни издавай правительственных указов, истории-то на это наплевать.
Было — и все!
Лично для меня существует два абсолютно бесспорных праздника — Новый год и День Победы. Новый Год не сможет отменить ни одно наше маразматическое правительство, потому что природе начхать на политическую ситуацию. Планета Земля, оттого что у нас теперь в стране демократия, вращаться от удивления не перестанет. И Новый Год, несмотря на все наши реформы, наступит точно в срок: тридцать первого декабря в ноль-ноль часов, ноль-ноль минут и одну секунду.
Про День Победы и говорить нечего. Святой праздник.
Не так уж много в нашей истории побед, которыми может гордиться вся страна. Девятое мая именно такой день.
Еще мне немножко нравится Восьмое марта, потому что в этот день мужчины вспоминают, что женщины — слабый пол, и начинают дарить им цветы и говорить комплименты. А также реже обкладывают женщин матом на улицах.
Хороший праздник.
Теперь я поняла, к чему вчера относилась прочувствованная речь патриарха, конец которой я услышала в новостях. Патриарх вещал о том, что как хорошо, что мы вспоминаем не только исторически близкие праздники, но и праздники давно минувших дней, которые, тем не менее, для нашего народа знаменуют…
И так далее, и тому подобное.
Вам нравится наш Патриарх?
Мне — нет.
Понимаю, что это утверждение звучит кощунственно, поэтому поясняю.
Патриарх еще не есть православная вера. Он всего лишь религиозный чиновник. И человек, исповедующий православие, вполне может не соглашаться с Отцом церкви в отдельных вопросах.
Я — крещеная. Христианка я липовая, что и говорить… Постов не соблюдаю, религиозных праздников почти не знаю, в церкви бываю раз в полгода… Не исключено, что это происходит потому, что я не вижу настоящего духовного пастыря в нашей стране. А вижу только чиновников от церкви.
Мне не нравится та готовность, с которой наш ныне здравствующий Патриарх присоединяется к любому решению Власти. На мой взгляд, разъединение государства и церкви вовсе не означает их конфронтацию. Конечно, власть и религия должны дружить. Во всяком случае, нормальная власть и нормальная религия. Но та готовность, с которой Патриарх готов поддержать любое решение Власти, мне кажется неприличной.
Вот и вчера глава церкви своим гнусавым голосом вдохновенно вещал, как нужны нам новые праздники. То есть создавалось впечатление, что Патриарх просто-таки эту идею лично выносил и уже собирался ее обнародовать, но Власть его опередила.
И мешало в это поверить только одно.
На мой взгляд, наш Патриарх плохой актер. И его гнусавый экстаз выглядит фальшиво.
Еще раз повторюсь: мое неприятие церковного чиновника не имеет ничего общего с моими религиозными установками. И если мне не нравится Патриарх, это вовсе не означает, что мне не нравится православие.
Очень нравится.
Именно эту религию я считаю самой гуманной и правильной. Католичество с его жестким правилом целибата, на мой взгляд, идет против человеческой природы. Ну скажите мне, почему священник не должен иметь жену и детей? И при чем тут любовь к богу? По-моему, это совершенно разные вещи!
Но, впрочем, довольно об этом. Я уважаю религиозные чувства любого человека, поэтому не считаю себя вправе о них рассуждать.
Я купила хлеб и вернулась домой. И сразу же затрезвонил телефон.
Мне, конечно, хотелось думать, что звонит мой вчерашний кавалер, с которым мы так приятно и душевно провели вечер. Поэтому я постаралась извлечь из своего голоса максимум сексуальности:
— Слушаю…
— Элька, привет! — сказала Ритка, наш супервайзер.
— Привет, — ответила я, разом падая с облаков.
— Ты не болеешь?
— Нет.
— А чего тогда работу бросила?
В этом вся Ритка. Она считает, что только смертельно больная имеет моральное право не выйти на работу.
Ритка работает супервайзером в фирме американских благодетелей. Супервайзер — это человек, который контролирует пятерых интервьюеров. Следит за тем, чтобы мы выбирали людей, нужных по возрасту и социальному статусу. Следит, чтобы опрос велся правильно. Делает замечания, если интервьюер наталкивает респондента на тот или иной ответ, и ведет учет анкет.
Я Ритке глубоко благодарна за то, что мой первый позорный рабочий день не стал поводом для моего увольнения. Ритка перетерпела мои комплексы и даже нашла им какое-то разумное оправдание.
И в дальнейшем я ее не подводила.
— У меня личные сложности, — ответила я туманно.
Ритка встревожилась:
— Элька, может, тебе помощь нужна?
— Спасибо, я справлюсь.
— Деньги у тебя есть?
— Есть.
Ритка помолчала еще минуту и нерешительно попросила:
— Можно, я к тебе приеду? Ненадолго!
— Приезжай, — сказала я, не найдя достаточно веской причины для отказа.
