Тем жарким летним днем они заснули, крепко сжимая друг друга в объятиях.
Бип! Бип! Бип! Бип!
Проснулись они от телефонного звонка.
— Что там, на фиг, за шум? — Джейк с трудом разлепил один глаз.
Мэнди вскочила и рванулась было к сумочке, где лежал телефон, но забыла, что трусики так и остались у нее на уровне колен, запуталась в них и растянулась на полу.
Она тут же вскочила. До чего же больно! Натянув трусики, она успела добежать до телефона.
— Алло! — проговорила она в трубку, так и не успев отдышаться.
Поначалу Мэнди решила, что у нее что-то с телефоном. В трубке раздавался какой-то скрежет и визг, но через мгновение Мэнди узнала мамин голос.
— Мама! Да успокойся ты! Что у тебя случилось?
— Приезжай в больницу! Скорее! — Голос у Валери срывался на истерический визг. — Оливия… — Голос Валери оборвался, будто она подавилась. — Оливия таблеток наглоталась.
— Где она? — только и смогла выговорить ошеломленная Мэнди.
— Больница «Челси и Вестминстер».
— Еду.
Часы показывали половину пятого. Значит, они с Джейком проспали около часа. Сон у Мэнди как рукой сняло. В глазах была паника. Она дрожащими руками схватила платье. Сердце бешено колотилось.
— Что стряслось? — Джейк все еще протирал глаза спросонья.
— Оливия… она наглоталась таблеток… ее в больницу увезли… — Мэнди вся дрожала, ей трудно было дышать.
— Успокойся, Мэнди, давай я тебе воды налью, — подскочил Джейк.
— Некогда.
— Может, тебя подвезти куда-нибудь?
— Да, в больницу «Челси и Вестминстер», — сказала она отрешенно, будто телом была здесь, а мыслями витала где-то далеко.
Джейк схватил пиджак и ключи, подошел к ней и обнял:
— Поехали. Тебе надо побыстрее туда добраться.
Они поймали такси и быстро доехали до Фуллхэм-роуд. Джейк смотрел вслед убегающей Мэнди.
— Я тебе позвоню, — бросила Мэнди через плечо.
— Меня сегодня дома не будет, малыш. Мне надо быть сегодня в театре, а потом еще званый ужин. — Произнеся эти слова, Джейк почувствовал, как все это мелко и незначительно.
Мэнди кивнула и исчезла за прозрачными двойными дверями.
— Я люблю тебя, — выкрикнул Джейк, но она уже исчезла.
В холле Мэнди наткнулась на бледную от ужаса маму. Последнее время на ее долю выпало слишком много переживаний.
— Пошли к ней, мам. — У Мэнди вдруг неизвестно откуда появились силы.
Они вошли в палату к Оливии. Она лежала под капельницей. На большой больничной койке Оливия казалась совсем маленькой. Она спала. На лице у нее так и остался макияж, накладные ресницы были плотно сомкнуты.
— Она так устала. — Вид у Валери был сломленный. — Врачи промыли ей желудок, поставили ей капельницу с физраствором, и она тут же уснула. Потом просыпалась, плакала, но вскоре уснула опять. Она так слаба, что смогла произнести всего несколько слов.
Мэнди опустилась на пластиковый стул рядом с сестрой. Она взяла ее вялую, почти безжизненную руку. Хотелось плакать, но она приказала себе успокоиться. Сейчас важно было не раскисать.
— Как это случилось, мам? На первый взгляд она очень хорошо держалась.
Валери помолчала.
— Робби хотел познакомить девочек со своей норой пассией. Он звонил вчера.
— С той рыжей, что была с ним в машине? — переспросила Мэнди.
— Да. Робби с Оливией договорились встретиться в отеле «Blake’s», чтобы поговорить начистоту. Честно говоря, Мэнди, у меня такое ощущение, что он ее поддразнивал, то намекал, что может вернуться, то исчезал. Оливия ни с кем не встречалась, она старалась справиться со всем сама. Надеялась, что Робби образумится. В конце концов, они ведь прожили с ним столько лет, а с той рыжей он встречается всего месяцев семь-восемь. По крайней мере, насколько мне удалось выяснить. В общем, на встречу он так и не пришел. Уже третий раз. И это окончательно ее сломило.
— Так вот почему она так накрасилась, — с грустью вздохнула Мэнди. — Она хотела выглядеть настоящей красавицей.
Валери с непониманием взглянула на дочь, но Мэнди не стала развивать тему.
— Хорошо еще, что горничная вовремя ее обнаружила. Я не хотела тебе говорить, но наш терапевт где-то год назад прописал ей антидепрессанты. А недавно, видя, что ей становится только хуже, выписал ей новый препарат, посильнее. Вот она и выпила весь флакон. Мне позвонил администратор гостиницы — в ежедневнике у Оливии указан мой телефон для связи в экстренных ситуациях, — с горечью сказала Валери. — А Робби… представляешь, он ей позвонил в отель и сказал, что у него с той женщиной все серьезно и они даже хотят пожениться.
— Что? Он что, совсем спятил? — возмутилась Мэнди. — Да у него кризис среднего возраста, не иначе. А ты знаешь, как зовут ту рыжую?
— Сара. — Валери сокрушенно покачала головой. — Легко обвинять во всем другую женщину, но ведь это не она брала на себя обязательства перед Оливией и детьми, а Робби. Он ведь перед лицом закона дал клятву любить ее, пока смерть не разлучит их. А та женщина ничего нам не должна.
— Ну, а ты сама в последнее время не замечала за Оливией странностей? Может, она была раздражительной, подавленной… или там… я не знаю…
— В том-то и дело, что нет. Она говорила, что теперь ей наконец представилась возможность глубже заглянуть в себя. Ты же ее видела. Она начала заниматься йогой, бегать по утрам и поговаривала о том, чтобы пойти на курсы дизайнеров по интерьеру.
— Да уж, — улыбнулась Мэнди, — у нее к этому настоящий талант.
Мэнди сжала руку сестры. Та вздрогнула и открыла глаза.
— Мэнди? — едва слышно пролепетала Оливия дрожащим голосом и слабо улыбнулась.
— Ну здравствуй, родная. — Заглянув сестре в глаза, Мэнди увидела бесконечную боль. — Как ты себя чувствуешь, красавица моя ненаглядная?
— Не знаю… чувствую себя такой дурой, что угодила сюда. — Из глаз у Оливии хлынули слезы.
— Ну-ну… — Мэнди осторожно вытерла ее мокрые щеки, — хватит плакать. Тебе и так досталось. — Мэнди гладила сестру по щеке, а сама лихорадочно соображала, чем бы ее развлечь. — Не плачь, скоро поедем домой, и все будет хорошо. Обещаю!
— Это все просто невыносимо, сестренка, — всхлипнула Оливия.
У Мэнди сердце сжималось от жалости, но она старалась придать себе бодрый вид. Оливии ведь не станет легче, если она тоже раскиснет.
— Жизнь — трудная штука, солнце. Часто все так запутывается, но тут уж ничего не поделаешь. Я знаю, что ты сильнее всего этого.
— У меня просто не осталось сил бороться дальше.
— Так и не борись, Оливка.
— То есть как?
