В моей голове происходит сбой и всё из-за противоречивых эмоций. С одной стороны, я услышал от Вики то, что мечтал услышать ещё вчера. Она сказала, что влюблена в меня и хочет быть со мной, да я наверное прыгал бы до потолка и растёкся лужей по кафельному полу, на котором сейчас с трудом стою, поскольку ноги не держат от того, сколько эмоций обрушилось на меня, но всегда есть другая сторона. И она портит собой всё.
— Мне вот просто интересно, ты поняла это до того, как переспала с ним или после? — я сдерживаю свои чувства к ней, которые, как оказалось, до сих пор мучают меня. Их глушат вчерашние воспоминания, хоть для этого я ничего не делаю. Сложно закрыть глаза на то, что невозможно забыть, на то, чему нет оправданий, даже после таких лестных слов.
— О чём ты сейчас говоришь? Переспала с кем? — весьма правдоподобно корчит из себя дурочку.
Сказать? Не сказать?
— Я видел всё собственными глазами! — повышаю голос так, что его эхо отскакивает от керамических стен прямиком в мою голову. — Вы трахались в его тачке!
Секунда молчания. Две. Три. А для меня это кажется вечностью. Я готов рвать и метать, руки так и чешутся расхреначить всё, что вижу перед глазами.
— Ты в своём уме вообще?
— Хочешь сказать я идиот или мне это приснилось? Ну уж нет! Я собственными ушами слышал как ты стонала под ним! — представив всё это снова, со злостью хватаю флакон с жидким мылом внутри и швыряю его в противоположную стену. Он вдребезги разбивается, усыпав кусочками стекла весь пол. — Но должен отметить, хорошо вы спрятались! На пустыре я вас вряд ли бы нашёл, если бы Ника не сказала, где ты.
— Пустыре? Марк, что ты несёшь? Мы встречались у моего дома. Мы поговорили, а потом…
— Что, потом?
— После того, как я рассказала Диме о нас, он озверел, — нехотя отвечает дрогнувшим голосом. — Я едва выбралась из машины, и если бы не внимательный сосед, Дима точно бы меня на тот свет отправил. Я хотела позвонить тебе, но было не с чего. Мой телефон выпал из кармана, когда я от него отбивалась.
Убью, если это окажется правдой!
Это похоже на моего отца. Ему плевать женщина перед ним или нет, но если задели его достоинство, он может всякое. Даже убить. Проходили. Но не нужно забывать, что она знает моего отца так же хорошо, как и я сам. Она сейчас может и приукрашивать, чтобы оправдать себя, ведь знает, что к отцу за правдой я точно не побегу.
— Интересно, кто у кого учился врать? Ты у Ники или наоборот? Я видел в тачке твои туфли, пока он драл тебя на заднем сиденье! Или это так ты от него отбивалась?
— Какие ещё туфли?
— Чёрные, на подошве что-то наподобие Вифлеемской звезды и надпись ещё под ней размашистыми буквами, — я уверён, что ткнул её носом, и она вот-вот расколется. — Что ты придумаешь на сей раз? Что их подбросили? Не смеши!
— Знаешь, что? Мне нет надобности что-то придумывать! Такую обувь может носить любая. Да в радиусе двадцати метров нас сейчас как минимум двое, кто носит такие туфли: я и моя подру…га… Л-лизка…, — она вдруг замолкает, а я начинаю кусать свои губы, до крови, да расхаживать по ванной комнате из угла в угол, до того становится нервно. Нервно и тесно, стены давят на меня, ладошки потеют в ожидании того, чего боюсь услышать. Я не готов это слышать. Лучше бы это была ты. — Боже, это, видать, была она! Лизка же живёт в доме рядом с пустырём… на Ватутина, кажется, — снова пауза, на которую я остро реагирую, не замечал как всё это время ходил кругами по битому стеклу, оставляя после себя кровавые следы на светлой плитке. — Дима спит с моей подругой! Как же я сразу не догадалась…. Ну точно! — она не со мной разговаривает сейчас. Вика ведёт внутренний монолог, только вслух. Я слышу каждое её слово, и они подобно плети полосуют меня снова и снова, превращают сердце в решето. — А я ещё думаю, что это у неё на рабочем столе делал мой телефон. Она же его наверное и нашла в Диминой машине, а сказала, что он сам передал его ей! Вот ведь как выходит! Ну Лизка, не ожидала…
На мои плечи давит воздух. Меня чуть ли не выворачивает наизнанку, от того как внутренности скручивает в морской узел. Именно сейчас в эту самую минуту я понял что такое быть раздавленным и абсолютно уничтоженным. Боль? Что было вчера нельзя назвать болью в сравнении с тем, что я ощущаю сейчас. Не знал что душа может страдать от боли… Я вообще не думал, что душа у меня есть… Но она там, внутри меня… Трепыхается и безмолвно кричит во мне, потому что ей как и мне не нужны больше никакие доказательства.
— Так это была не ты? — с трудом произношу, на горло моё будто наступили.
— Ну, конечно же, не я! Я поражена, что ты такого мнения обо мне, — летит в мою сторону укоризненный шёпот, от которого меня всего потряхивает. Нутро передёргивает со страшной силой.
Глянув на себя в зеркало, я отшатываюсь от своего же отражения. Я увидел в нём отвратительного человека.
— Прости. Мне так жаль… — выходят из меня рваные слова, обрушившаяся на меня правда перекрыла весь кислород. — Я же думал, что ты…с ним…
— Марк, ты чего? — Вика взволнованна, а я разбит на куски.
— Вик, прости меня… Если сможешь, то прости… пожалуйста, — зажмурив глаза, я пытаюсь выдавить из себя то, в чём не могу сознаваться. — Ника…
— Что Ника?
— Я… мы… — глотку схватило огнём, лёгкие сдавило, а рассудка я лишился минутой ранее. — Прости, я не знаю как сказать.
— Где Ника? — теперь она насторожена.
Кое-как вдыхаю в себя воздух и на выходе произношу:
— У меня.
Эти длинные паузы меня точно когда-нибудь убьют.
— В-вы… Подожди, а что она у тебя делает?
— Прости, Вик…
— Хочешь сказать, что ты… с моей дочерью… — она не спрашивает, она уже догадалась без каких-либо слов, это снова её монолог, не требующий ответов.
Я хочу волком взвыть, броситься к её ногам и всю оставшуюся жизнь молить у неё прощенье, но я сам понимаю, что не заслуживаю его.
— Мне очень жаль… — скриплю я своим надломленным голосом, скатываясь по стене. Хватаюсь за голову и едва ли не рву на себе волосы от безысходности, в которую сам же себя и загнал. — Ты не представляешь как я сожалею… Если бы я только знал… Прости меня… — как мантру повторяю, надеясь хоть что-то прилетит мне в ответ, хотя бы оскорбление. — Вик? Вик, ты слышишь?
Мне очень жаль…
Ответом мне служат короткие гудки. Они такие же короткие как и тот миг, в котором я был счастлив. А дальше хаос. Я подрываюсь и начинаю крушить всё, что попадается под руку: кулаком разбиваю зеркало, сметаю всё с полочек, а дальше в разные стороны летят и сами полки.
— Сука! — ору я весь голос. — Сука! Будь я проклят!
Выдёргиваю крышку от сливного бачка унитаза и швыряю его в стеклянную перегородку душевой: вдребезги, так же как и моё глупое сердце. Я злюсь! Злюсь только на себя! Я ненавижу себя!
— Марк? — раздаётся за дверью. — У тебя там всё хорошо?
— Убирайся к чёрту! — истошно воплю я, с силой запуская в дверь свой телефон.
— Что случилось? Открой дверь! — тарабанит она своими кулаками.
В порыве злости и отчаяния я распахиваю дверь и сразу натыкаюсь на Нику. Сучка, хоть бы оделась. Я хватаю её за локоть и грубо тяну за собой, попутно подбирая с пола её шмотки. Всучиваю их ей и указываю на дверь.
— Я сказал проваливай отсюда!
— Марк, у тебя кровь! — в ужасе она смотрит на мои ладони, а затем под ноги. — Да ты весь в крови!
Отовсюду и вправду сочится кровь, она хлещет из ран, но не чувствую я физической боли.
— Надо как-то остановить её, — тревожится она, что очень странно для такой сучки, как Ника. Она берёт мою руку и стирает кровь своим разодранным топиком. — У тебя в доме есть аптечка? Раны слишком глубокие.
— Заткнись! Заткнись! Ни слышать, ни видеть тебя не хочу! — выдёргиваю из рук её топик и отбрасываю в сторону. Ника замирает, смотрит на меня испуганным взглядом, прикрывая свою грудь. Я достаю из комода свою футболку, вручаю ей и отхожу к окну, чтобы не видеть её больше. Чтобы она не напоминала своим видом, какое я ничтожество. — Прошу уйди… — прислонившись лбом к прохладному стеклу, стону я. — Я умоляю тебя, оставь меня одного сейчас.
