тоже, — переворачиваюсь, от чего член теперь рядом с ее лицом. Она смущается, старается не смотреть, но для этого она слишком любопытная. Я просто толкаю ее руку чуть ниже.
— Харитон…
— Ну давай. Тебе же интересно.
— Ну разве что, — пробегает она пальчиками по всей длине, совершая над мной почти экзекуцию. – С кулинарной точки зрения.
— Кулинарной? – автоматически прикрываюсь, на что она смеется и отпихивает мои руки. – Просто он так похож на баварскую сосиску.
Кроме как заржать мне ничего не остается. Но я все равно не даю Еве убрать руки и чуть приподнимаюсь, кайфуя от того, как она исследует меня. Продолжает гладить скользкими руками.
— Жарко да? — смотрю как капли пота стекают по ее телу, задевают острые пики сосков, как пушок между ног становится блестящим, таящим настоящий подарок между ног.
— Очень, — как завороженная смотрит она на кончик члена, проводит пальчиками по головке, сводя меня с ума, часто кидает на меня взгляды и облизывает губы. И я не выдерживаю, вынуждая просто лечь на меня, широко расставив колени.
— Давай проверим, как тщательно ты намазала член маслом, — шепчу ей в губы и жадно целую, руководя ее бедрами, чуть приподнимая, чтобы она ровненько села на меня. Загоняя член сразу и на полную длину, вызывая у Евы вскрик, а у самого себя почти сердечный приступ.
— Ну как? – спрашивает она, с трудом выговаривая звуки. – Достаточно?
— Проверить можем только трением, — целую ее в губы, медленно начиная двигаться, чувствуя, как мышцы меня сжимают, как стягивают пружиной изнутри. А самое главное ощущая, что кайф разливается не только по моим венам, но и полностью заполняет Еву, потому что говорить она больше не способна, только издавать звуки и выдерживать мой бешеный темп.
Тело все еще гудит после перенесенного удовольствия. Но это уже даже привычно, а вот потоп между ног создает дискомфорт, особенно когда рука Харитона по-хозяйски лежит там. Почти касается. Да, я, конечно, понимаю, что после секса, в котором рамки были отброшены, а мораль осталась за дверьми сауны, глупо стесняться, но белье надеть хочется. Так что я спускаю ноги с высокой кровати, но что странно, дальше двинуться не могу. Смотрю на свою руку, а она каким-то образом стала пристегнута наручниками к руке Харитона. Это настолько меня шокирует и пугает, что я начинаю паниковать и дергать руку в надежде, что это шутка.
— Харитон! – ору я, когда наручник не поддается. – Харитон!
— А… Что ты орешь, ночь на дворе.
— Ты что сделал?
— Ты о чем? — он открыл глаза и посмотрел на меня, потом на наручники, которые я продолжала дергать до ноющей боли в запястье. – А, прости, с розовым мехом не было.
— Ты издеваешься?! Немедленно открой.
— Только когда буду уверен, что ты снова не сбежишь. Хватит смотреть на меня как на врага народа. Ложись спать.
— А если мне в туалет надо? И вообще, какое ты имеешь право!
— Я тебе не доверяю, — пожимает он плечами и закрывает глаза, словно я тут не бьюсь в истерике. – Думаю, у нас в этом плане много общего. И мне кажется, в туалет ты не хочешь. А чего тогда вскочила?
— Я должна давать отчет по каждому своему действию? Сегодня наручники, а завтра клетка? Что дальше? Намордник?
— Ну не бросайся в крайности, — дергает он меня на себя и тут же наваливается сверху. – Чего ты бесишься. Куда ты хотела сходить? Сбежать от меня?
— Да не же! Хотела трусы надеть!
— Вот так номер, — его свободная рука тянется между ног и нащупывает до невозможности влажные складки. – И зачем тебе трусы?
— Харитон, я все еще зла на тебя. Ты сделал меня пленницей!
— Зато представь только, какой сладкий плен это будет, — чувствую вместо пальцев давление, головка раздвигает складки, легко скользнув внутрь. – Или ты скажешь, что тебе это не нравится?
— Нравится, — чувствую, как тело плавится от нежного проникновения, от поцелуев, которыми он осыпает мою шею, лицо, от пальцев, которые так умело ласкают клитор. – Но иногда нужно знать меру.
— Я ходил монахом при тебе так долго, что сейчас даже атомная война меня не остановит, — толкается он до самого конца, двигается медленно, наращивая темп постепенно, но уже знаю, что это подготовка, после которой он просто потеряет разум и станет настоящим животным, которому я смогу только подчиняться. И больше не думать. Не бояться. Лишь чувствовать. Лишь летать.
* * *
— Расскажи мне, что случилось.
— В смысле? — говорю сонно, спустя три дня, краем глаза замечая, что намечается рассвет. – Когда?
— После нашего с тобой рандеву. Ты говорила в кафе, но я бы не смог слушать.
— Мне тебя наручниками приковать, чтобы ты не рванул к Рашиду?
— Типа того, — прижимает он меня к себе ближе, легкими движениями пальцев поглаживая бедро. А я чувствую, как покалывание стремительно перерастает в возбуждение. Когда оно уже закончится? Когда этот сладкий плен отпустит мое тело, и я снова стану той нервной Евой, которая вошла в этот домик. В этот рай.
Интересно, что раньше вспоминать все это было тяжело, но сейчас, в объятиях Харитона, все иначе. Даже готовить под его пристальным взглядом стало проще. Нет нервного тика, когда он случайно меня касается, случайно целует. Хочется верить, что эффект трахотерапии будет долгим. Но все это так зыбко, что порой хочется снова в свою реальность, где существуют только Данила и страх его лишиться.
— Отец был в бешенстве. Такого позора он не ожидал. Потребовал от твоего отца либо нашей свадьбы, либо твоего заключения. Твой отец рассмеялся ему в лицо и сказал, что найдет мне жениха. А потом продал долю бизнеса, которым они владели, Рашиду. И сначала шло все неплохо, я даже смирилась, пока не выяснилось, что у отца ничего не осталось, и фирма, по сути, пустышка, которую отец давно заложил. Рашид был в ярости, лишил отца дома, меня начал колотить, говорить, какая я уродина.
— Ублюдок.
— В общем, он меня не трогал, а потом оказалось, что я беременна. Отец тогда
уже пропал.
— В смысле.
— Сбежал от Рашида
