я.
Обёртка зашуршала у сына в руках. Я опять подумала, что ему надо позавтракать. Я должна была по возможности оградить его от плохого, только как, если отойти от двери было сродни самоубийству?
– Горячий шоколад хочу, – он посмотрел на меня из-под тёмных нахмуренных бровей. – Или то, что ты всё время пьёшь. Только чтобы было много сахара.
Мирон говорил о кофе, но вряд ли в больнице было кафе, чтобы купить его. В свои шесть Мирон, к моему удивлению, любил иногда сделать пару глотков из моей шашки во время завтрака. И кофе я всегда варила сама, а тут… В лучшем случае удалось бы найти кофейный автомат. Я решила сказать Мирону, что с кофе придётся подождать, но он, словно забыв о своей просьбе, отвернулся в другу сторону.
– Я видел эту тётю, – вдруг сказал он. – Когда мы уезжали от бабушки, она выходила из такси.
Я резко посмотрела туда, куда был устремлён взгляд Мирона. Надежды, что сын ошибся или я неправильно поняла его, испарились в долю секунды. Звук быстрых шагов заполнил холл больницы.
Охваченная бешеной яростью, я поднялась. Мама попыталась остановить меня, но я отдёрнула руку. Пошла навстречу.
– Что ты тут делаешь?
– Где Данил?! – нервно, почти истерично спросила Наташа. – Где он?! Я позвонила ему, а мне сказали…
– Что бы тебе не сказали, тебе здесь не место.
– А тебе место?! Тебе везде место?! Где Данил?
– В операционной, – всё-таки ответила я.
Наташа приоткрыла губы. Тихо заскулила, сжала концы болтающегося у неё на шее шёлкового шарфика с такой силой, что кожа на костяшках её пальцев побелела. Бледная, с неаккуратно лежащими волосами и лихорадочно блестящими глазами, она отступила на полшага и затрясла головой.
– Нет, – прошептала она едва слышно и тут же повторила громче: – Нет! Это… Я не хотела, – снова шёпот. – Я…
– Что ты сделала?! – я бросилась к ней. – Что ты не хотела, Наташа?!
– Ничего, – она словно пришла в себя. – Ничего не хотела! Только, чтобы он со мной был, понимаешь?! Со мной! Почему всегда всё тебе должно доставаться?! Почему, Агния?! Я должна была за него замуж выйти, а ты…
– А я вернулась?! Да, я вернулась! И Данил решил…
– Если бы не ты, он бы ничего не решил. Мы бы поженились, у нас была бы семья! Я его любила всегда, ты это понимаешь? Я…
– Это я его всегда любила! – на глазах выступили слёзы. – Я!!! Любила и люблю, а ты…
Наташа громко всхлипнула. Замотала головой, и её лежащие на плечах волосы беспорядочно разметались по сторонам. В руках она продолжала держать свой шарф.
– Нет!
– Да, Наташа!
Она повернулась, увидела родителей. Подбородок её вдруг затрясся, губы дрогнули. Не обращая на нас внимания, мимо прошла медсестра. Другая вышла из дверей операционной. Вид у неё был уставший, на халате виднелось пятно засохшей крови. Сердце моё заколотилось так быстро, что я едва не потеряла сознание.
– Как Данил? – я рванула к ней. – Скажите, как он? Как прошла операция?
– Операция ещё не закончилась, – устало ответила медсестра. – Появились некоторые сложности. Как всё закончится, с вами поговорит хирург.
– Какие сложности?! – меня начинало трясти. Вспомнились птицы, которых я видела утром, вестники беды. Рёв «харлея» и слова Дани, сказанные перед его отъездом. Его поднятая ладонь. И моя тревога.
– Какие сложности? Что с ним? Скажите! Пожалуйста! – Медсестра шевельнула рукой, и я поняла, что схватила её за рукав. Отпустила и с мольбой, почти беззвучно, повторила: – Пожалуйста, скажите. Он…
– Кровотечение, – сдалась она.
Я прижала пальцы ко рту, сдерживая готовый сорваться с губ вскрик. – Извините, девушка. Дождитесь конца операции, врач всё вам расскажет. Я не имею права.
– Он же не умрёт?! – рядом оказалась Наташа. – Он не должен умереть! Я не хотела. Я… Это я виновата. Я сказала… – Я резко развернулась к ней. За спиной слышался удаляющийся звук шагов. Наташа пыталась держаться, но рот её искривился. В конце коридора снова кто-то появился. Я не видела ничего – только бывшую подругу и катящиеся по её лицу слёзы. – Это я виновата, – повторила она. И вдруг закричала: – Я! Я всем приношу только зло! Сначала Владик, теперь Даня…
Владик? Я перестала что-либо понимать. Смотрела на Наташку, не в силах сообразить, что она имеет в виду.
– Владик? – прошлое вернулось и больно кольнуло сердце. Вечер, мокрый борт бассейна и тело маленького мальчика. Бездыханное, холодное. Попытки привести его в сознание и вой скорой.
– Что ты сказала Данилу?! При чём тут Владик?!
– При всём! – закричала Наташа, плача. – Это я виновата в том, что он утонул! Я! Тем вечером… Это я, а не ты! Я разрешила ему поиграть у того проклятого бассейна! Я! А сегодня… Я Дане наговорила ерунды! Только я не хотела… Я так боялась сказать про Влада…
По моим щекам тоже катились слёзы. Сердце готово было выскочить из груди. Боже, я столько лет думала, что брат утонул по моей вине, а она…
– Он же был маленький, – прошипела я. – Как ты могла?!
Плач Наташи стал громче.
– Прости, – я надрывисто зарыдала. – Я…
– Хватит! – по холлу прокатился голос мамы. Она резко схватила Наташу за руку, но тут же отпустила. В глазах её стояли слёзы, голос дрожал. – Никто не виноват! Никто из вас! В смерти Влада виноваты мы с отцом. Вы были детьми. Нам нужно было оставить с ним няню, а не перекладывать на вас свои обязанности, – она почти шипела. Зло и отчаянно, но злость эта не была направлена на Наташу. – Вы не виноваты, – повторила она, посмотрев на нас по очереди. Мой сын умер много лет назад. Оставьте его в покое. Его нет. И вашей вины в этом тоже нет.
Наташка отрицательно замотала головой. Несколько раз подряд повторила «простите». Мама взяла её за руку и посмотрела в глаза.
– Ты не виновата, – сказала она уже совершенно твёрдо. Затем повернулась ко мне. – Я тебя почти потеряла из-за прошлого. Данил уехал. Влад умер. Его нет. Но мы есть, и я не хочу снова
