теперь придётся раздвинуть ещё раз, чтобы дать жизнь моему сыну. Твою ж мать, как же это слово гордо звучит: «Сын!» Скоро у меня будет сын, а я стану отцом. Перевожу взгляд на страдающую Адель и улыбаюсь.
На ёрничество меня хватило минут на двадцать, потом я по полной включился помогать девушке. Местная медсестра подсказывала важные вещи, и я следовал её советам, стараясь искренне облегчить муки матери моего ребенка.
Через час я простил Адель её поступок и сказал об этом, чтобы отвлечь её от боли. Она ничего не ответила по этому поводу, но в глазах всё ж мелькнула тень благодарности, а через мгновение она и вовсе схватила меня за руку и попросила не оставлять её, даже если она меня пошлёт куда подальше!
В предродовой палате мы находились вдвоем, часто прибегал медицинский персонал и контролировал ситуацию. Медсестра, которая поделилась своими секретами, хвалила меня, и говорила, что я хороший муж.
Когда между схватками время было приличное, мы с Адель ещё как-то разговаривали, а когда это время неизбежно стало сокращаться, мы с ней стали просто дышать. То она вцеплялась в мою руку, то я держал её за руку, но мы дышали в нужном ритме, не переставая, как советовала медсестра.
- Как у вас женщин всё сложно, - имея змеиный характер, неконтролируемо выдохнул я.
- Да пошёл ты! – едва сдерживаясь от крика, процедила Адель и всё же потом запела, превращая болезненный стон в холодящее душу пение.
Я усмехаюсь, но искренне жалею бывшую любовницу. Теперь я не понаслышке знаю, как это – рожать.
Прежде чем нас перевели в родовую, мы провели вместе пять-шесть часов в предродовой.
- Я щас сдохну, - выдохнула, покрывшаяся испариной Адель. Она измучена, но того требовал процесс.
Стоя у изголовья, я приободряюще сжал её руку, наклонился к ней и сказал на ухо те слова, которые не мог позволить сказать себе вслух. Я не сделал ничего сверхъестественного, просто мне очень хотелось, чтобы она поверила в свои силы.
Через пятнадцать минут у нас родился малыш три с половиной килограмма. Перерезать пуповину я не решился, для меня это слишком кроваво, но вот взять сына первым я хотел, однако уступил это право матери. Только когда ребёнка помыли и запеленали, до него добрался и я.
Это что-то волшебное – держать своего только что родившегося ребенка на своих руках.
- Он похож на меня, - чувствуя полное счастье, подметил я.
- Кто бы сомневался.
- Я хочу назвать его Султаном, как ты на это смотришь?
Адель отрывается от зеркала:
- Пусть будет Султан! Мне нравится.
МУЖСКОЙ РАЗГОВОР
8 лет спустя
Солор
Когда Султану исполнилось два года, я понял одну важную для себя истину: я хочу, чтобы сын был со мной рядом.
Я дал большое интервью журналистам, в котором поведал, что у меня есть ребенок, что признаю его и в будущем вижу своим наследником и продолжателем династии Фаделей.
Вот так причудливо сложилась судьба, что незаконнорожденный сын Арифа Кайшата, теперь является продолжателем рода Фаделей вместе со своим сыном.
А мой сынишка хоть и был тогда мал, но было заметно, как он радовался, что теперь может чаще и дольше видеть отца.
Год назад он пошёл в школу и вовсе мне стал казаться маленьким взрослым. Иногда я замечал за собой, что с особой настороженностью жду его ответа или, напротив, каверзного вопроса. А уж когда от ответа Фаделя-младшего что-то зависит, то мне становится по-отцовски страшно.
И всё-таки это кайф – общаться с маленькими людьми с самого начала. Не понимаю тех, кто откладывает своё общение с ребенком на потом, упрямо твердя себе под нос: «Я подожду, пока он подрастёт!»
А потом он что, сразу рассыплется вас слушать и понимать? Дети, они не дураки, какими порой бывают взрослые. Они всё тонко чувствуют, и, повзрослев, отдают родителям именно то, что те заслужили.
Когда Султан понял, что я не женат на его маме, он стал смотреть на меня хмуро. Когда кто-то ему сказал, что его отец никогда этого не сделает, он чуть не выгнал меня из дома и отказался со мной говорить и встречаться в тот конкретно раз.
Но прошла неделя и малыш сам мне позвонил.
- Я хочу увидеться с тобой! – бойко отчеканил он мне в трубку и назначил встречу на берегу моря.
Он приехал один. С водителем, разумеется, но без мамы.
Сурово сдвинув брови, он протянул мне руку.
- Привет.
- Привет, сын! - пожимаю ему руку с пробивающейся улыбкой.
- Папа, я честно хочу поговорить с тобой, - говорит он, чуть смягчаясь, когда видит, что я присаживаюсь практически на корточки, чтобы наши глаза находились на одном уровне.
- О чём же? – плавно приподнимаю бровь.
- О маме, - на его лице появляется тень обиды.
- Хорошо, я тебя слушаю, Султан, - весь в ожидании его вопросов.
- Мама красивая. Умная. Почему ты не женился на ней? – он деловито, как самый настоящий мужчина, скрещивает на груди руки.
- Потому что я не люблю её.
- А кого ты любишь?
- Тебя люблю! Ты мой единственный сын!
- Но это другое. Ты живёшь с тётей Николь, ты её любишь?
- Ага.
- Тогда почему не женишься? – упрямо додавливает меня сын.
- Потому что не хочу!
- А почему ты не хочешь?
- Потому что я не хочу делать так, как делают другие. Хотя не так, я просто не хочу оформлять официально статус «мужа». Для меня это всё равно, что на коня надеть узду и хомут и сделать его не свободным, понимаешь?
Ярко-карие глаза в обрамлении пышных и густых чёрных ресниц прищуриваются.
- Значит, свободу ты любишь больше всех? – выводит он.
- Больше всех, Султан, больше всех, – потихоньку беру сына за руку.
- А меня? Как сильно ты любишь меня?
- Смотри, сынок, - переворачиваю его ладошку внутренней стороной и в центре рисую вообразимый маленький кружочек, - больше всего я люблю свободу, жизнь, Солнце и Небо, Воду и Землю, красавицу Луну, Воздух, Огонь. Всё это вместе для меня едино. Согласись, что всё это очень красиво?
Султан кивает и продолжает внимательно смотреть на ладошку, когда я вокруг маленького круга очерчиваю круг больше.
- Потом я люблю себя!
- Мама говорит, что ты настоящий
