ручке и ножке.
— Господи, как он? Плачет? — сквозь слезы пытаюсь выяснить состояние ребенка. Может ему в больницу надо.
— Сейчас с ним все в порядке и теперь я сам глаз с него не спущу, а ты… — злобно рычит на меня, — зря я снова открыл тебе лимит доверия, как ты могла? Тебе вообще нельзя иметь детей. Скажи, ты и новорожденного ребенка своего бьешь? — его каждые слово, как нож в спину. Я даже дышать не могу несколько долгих секунд.
— Егор, опомнись, что ты такое говоришь? — еле шепчу ему в ответ и сжимаюсь от боли.
— Это ты опомнись, тебе явно лечиться надо, — кидает мне эти слова напоследок и выходит за дверь.
Я сползаю на пол и закрываю лицо ладонями, слезы льются без остановки, и я чувствую, что срываюсь в истерику. Как я устала от его постоянных упреков и обвинений в мою сторону. Мне кажется, если сейчас мир рухнет, то в этом тоже буду виновата я. Хотя для меня он давно уже рухнул.
Ко мне почти сразу приезжает Настя и, увидев, в каком я состоянии, начинает кому-то звонить. Я понимаю кому, только когда в дверях появляется обеспокоенный Алекс, он опускается передо мной на колени, берет на руки и несет на диван.
— Что он опять сделал? — слышу злое рычание, но ответить ему не в силах, до сих пор не могу успокоиться.
Настя выходит из детской и сама ему все рассказывает. Алекс внимательно слушает, затем начинает кому-то звонить и непрерывно давать поручения.
— Присмотри, пожалуйста, за ней, — просит Настю, — мне нужно отъехать ненадолго. И дай ей что-нибудь успокаивающее, то, что можно кормящим. Я скоро вернусь.
Я выпиваю чай, который делает для меня Настя, кормлю ребенка и проваливаюсь в спасительный сон.
***
Егор
Я вернулся из командировки, ужасно вымотанный, практически не живой, в последнее время не могу спать, даже, когда смертельно уставший. Жену свою видеть я совсем не хотел, поэтому прошел сразу в детскую.
Сначала меня напрягло то, что у ребенка другая няня, но это резко отступило на второй план, когда я увидел синяк на ручке и на ножке. Он, конечно, был очень подвижным ребенком, мог упасть или стукнуться, но на руках явно прослеживались пятна от пальцев, его кто-то слишком сильно схватил за руку.
Я пытался выяснить все подробности у няни, но она, напуганная моим криком, в слезах молча выбежала из комнаты.
Я зашел в спальню и, увидев только проснувшуюся Эмили, устроил ей допрос.
— Что случилось с Даней? — рявкаю сразу на нее, — почему у него синяки?
— А я откуда знаю, — отвечает после паузы, во время которой я замечаю, как она прячет от меня глаза, — спроси у своей ненормальной бывшей, ребенка уже привезли в слезах, я не знала, что делать и вызвала еще одну няню. Ту пришлось выгнать, она не справляется.
Я устало тру лицо, ни черта не понимаю, всегда был уверен, что Марина очень любит сына. Может, у нее нервы сдают, вторые роды, потом почти сразу операция ребенку, послеродовая депрессия, не знаю, что там еще бывает… Это ее конечно нисколько не оправдывает. Надо принять меры, это нельзя спускать с рук.
Я сразу еду к ней, потому что в бешенстве от этой ситуации, и выплескиваю на нее весь свой гнев. Она даже сказать мне ничего толком не может, просто плачет постоянно. В итоге, так и не разобравшись, уезжаю обратно домой, может ей надо специалиста пригласить. Психолога или психотерапевта.
Дома, убедившись, что ребенок спит, ухожу в свой кабинет, беру бутылку и наливаю себе выпить. Работать все равно не смогу сейчас, надо бы поспать, но чувствую, что это опять будут бесполезные попытки уснуть. Через час мне по внутреннему телефону звонит охранник и говорит, что ко мне пришел Алекс. Ну, естественно, кто бы сомневался, не пришло и двух часов, а он уже примчался разбираться. Я даю разрешение впустить его, в конце концов, мне даже интересно, что он скажет.
Алекс заходит в кабинет, подскакивает ко мне и хватает за грудки, затем с силой швыряет обратно на стул. Поправляет свой пиджак и швыряет мне на стол какую-то папку.
— Напрягись, посмотри, — летит в мою сторону со злостью, — это досье на вашу новую няню, которую выбрала твоя благоверная. Проверять надо, кого берешь на работу.
— Я бы обязательно проверил, сам же знаешь, что я только что прилетел, — отвечаю со злостью.
— И еще один момент, у вас в детской везде натыканы камеры. Это я постарался в свое время, как знал, что пригодится. Не буду подставлять человека, через которого действовал, да это уже и неважно. Так вот, советую тебе внимательно посмотреть, что там. И вернуть ребенка матери в самое ближайшее время. Иначе мы с Мариной с легкостью отсудим его у тебя, потому что у меня тоже сохранились все видео. Я смогу сделать все так, чтобы ситуация была против тебя.
Я замираю на месте от ужаса, даже пошевелиться не могу от судороги, простреливающей весь мой организм. Понимаю, что опять жестоко ошибся, поверил всем, но не ей, не своей любимой женщиной. Почему я всегда уверен, что, если она подорвала мое доверие один раз, то обманет и в будущем.
— И еще совет напоследок. Наведи справки о своей жене, много интересного узнаешь. Я сам этим заниматься не буду, не хочу копаться в чужом грязном белье, а вот тебе следовало бы сделать это уже давно.
С этими словами он разворачивается и выходит из кабинета. Я листаю бумаги в папке с жалобами на новую няню и не могу поверить во весь этот кошмар. Затем иду смотреть записи с камер, мне страшно это делать, но у меня нет выбора, я должен узнать всю правду. Вот только от увиденного могу не сдержаться и прибить свою чокнутую жену.
Просматриваю все видео за последние дни и, особенно со вчерашнего вечера, когда Настя привезла ребенка домой. Эмили ее выгнала из дома практически сразу же, а сама отдала Даню новой няне, предварительно грубо схватив его за ручки. Вот откуда у него синяки.
Незамедлительно иду в спальню, сдергиваю Эмили с кровати, достаю из шкафа все ее шмотки и швыряю ей в лицо.
— У тебя есть тридцать минут, чтобы навсегда убраться из этого дома, — ору на нее, — я видел записи с камер из детской комнаты и обо всем знаю. Ты перешла черту на этот раз, скажи спасибо, что я не заявил на тебя
