какую-то девочку, она должна была лечь под него. Если её хотели его друзья – под них тоже. Ради своего же блага. Никто об этом в открытую не говорил, но знали все. Я не легла. До совершеннолетия оставалось всего несколько месяцев, и я собиралась продержаться. И раз за разом отметала мысли о побеге.
А потом в моей жизни появился Егор.
– Полина, – позвала меня женщина, несколько дней назад проводившая в комнату.
Я остановилась не сразу. Поначалу не поняла, что она обращается ко мне, и только секунду спустя вспомнила, что, как и в больнице, не сказала своё настоящее имя.
Женщина подошла. Присмотрелась ко мне, и я напряглась, выпрямила спину.
– Ты не приходишь в столовую. Почему?
– Я приходила.
– Один раз.
Взгляд у неё был строгий и пронзительный. Ещё при первой встрече у меня возникло ощущение, что она каждого видит насквозь. Мне это не нравилось. Мне вообще не хотелось, чтобы кто-то заглядывал внутрь меня, пытался понять, как я устроена. Тем более сейчас.
– Я взяла с собой хлеб, – ответила честно. – Мне этого достаточно.
Женщина продолжала смотреть. Если бы не зависимость от каждого здесь, если бы я могла просто взять и к кому-то уйти, я бы молча ушла. Но идти было некуда. По крайней мере, пока. Поэтому я стояла на месте, внутренне поставив точку в колебаниях. Я должна вернуться за паспортом. О том, что мне положено жильё, старалась не думать. Зачем лишние надежды? В последнее время я и так позволила их себе больше, чем стоило.
– Ясно, – наконец сказала она. – Приходи на ужин. Будет картофельное пюре и котлеты. Ещё свежие сахарные булочки. Ты любишь сладкое?
– Нет… – Стоило представить эти дурацкие булочки, подступили слёзы. В детском доме нам тоже давали булочки. А потом я пекла такие для… Для Егора. – Я не люблю булочки, – сказала сдавленно. – Но на ужин приду. Спасибо вам.
Она кивнула. Я хотела спросить, не может ли она дать мне телефон, но её окликнули.
Вечером. Я не была уверена, что правильно вспомнила номер Егора, но должна была хотя бы попытаться позвонить ему. В последний раз. Все эти дни я пыталась вспомнить заветные цифры. Получилось или нет? У кого я ещё могла узнать его номер? Адреса отца Егора я не знала, тренера и агента тоже. Но можно было попробовать приехать в клуб. Если номер, который я вывела на бумажке, неправильный – так и сделаю. Он не мог… Егор не мог просто взять и вычеркнуть меня из жизни. А если так, я должна сама услышать это. Чтобы глупое, до краёв наполненное любовью сердце, перестало ждать. Но сперва я должна съездить в детский дом.
– Ничего не случится, – сказала сама себе, задержавшись у входа в ночлежку. Открыла дверь.
В лицо дунул тёплый ветер. Я сглотнула горько-солёный ком. Надо жить дальше. Полина бы не остановилась. И я не остановлюсь.
Повезло мне хотя бы с тем, что автобус довёз меня почти до детского дома. Осталось пройти совсем немного. Только чем ближе я подходила, тем сильнее хотелось развернуться обратно. Если бы мы приехали с Егором, было бы не так страшно. Теперь мне нужно было пойти туда одной.
Присев на скамейку в ближайшем сквере, я заплела в косу волосы. Перехватила кончик резинкой, но не встала. Так и осталась сидеть, глядя в сторону скрытого деревьями детского дома.
– Опять ссышь?
Поля присела рядом. Её распущенные волосы блестели, брови были аккуратно выщипаны, ресницы подкрашены. Я вздохнула. Стало стыдно.
– Думаешь, что-то изменится оттого, что ты поменяла имя?
– Да ничего я не думаю. Но ты же знаешь… Они дикие, Поль. А я пошла против их правил. Пит… Это было всё равно что бешеного пса против шерсти погладить.
– Может, ты их вообще не встретишь, – резонно заметила она.
– Только на это и надеюсь, – сказала я и грустно усмехнулась. – Я в последнее время только и делаю, что на что-то надеюсь.
Глянула на её руки. Ногти аккуратные, ровные, кожа бархатная. Посмотрела на свои: ссадины, заусенцы. Ещё и синяк под ногтем на безымянном пальце. И снова захотелось заплакать. Прижаться к Егору и побыть слабой.
Сестра осуждающе качнула головой, но ничего не сказала.
– Как думаешь, ещё что-то может быть? – спросила у неё тихо. – Я так его люблю, Поль…
– Это у него надо спрашивать. – Она опять замолчала. Потом всё же добавила: – Может, он и правда был занят. Ну мало ли, Лин. Ты родителей вспомни. Сколько раз мама психовала на пустом месте, а потом всё оказывалось проще некуда.
– Угу. – Я вдохнула поглубже, чтобы не дать волю слезам. – А папа ей цветы приносил. Помнишь?
В ответ раздался не голос сестры – смешок и другие, смутно знакомые, пробирающие до дрожи голоса.
Я вскинула голову. Во рту пересохло, холод пронзил до самых кончиков пальцев. Прямо ко мне от дороги шли трое. Вокруг – никого, пустое пространство.
– Да никак это наша малахольная. – Пит выступил вперёд. – Давно не виделись. А я искал тебя.
– Зачем? – выдавила через силу.
Он глумливо усмехнулся. Прошёлся по мне взглядом и искривил губы. Яркие голубые глаза блеснули сталью.
– Сама не догадываешься?
Я заставила себя встать. Хотела обойти их, но парень из своры Пита преградил мне дорогу.
– Куда собралась, малахольная? – спросил третий.
Пит встал передо мной
– Да она уже не малахольная, а блаженная. – Он тронул меня за подбородок.
Я отдёрнула голову.
– Отстаньте от меня.
– Отстать? – Пит приподнял бровь и схватил уже резко. – Отстать, сучка?
– Отстаньте! – вскрикнула, вырвавшись.
Хотела побежать назад, но один из троицы оказался быстрее и встал за спиной. Губы Пита опять искривились.
– У меня есть идея получше. – В глазах блеснуло нечто жёсткое, ненасытное, неудержимое.
Он посмотрел на каждого из своих. Один хмыкнул, второго я не видела, но почувствовала, что усмехается и он. Попятилась. Тот, что стоял сзади, сжал мои локти.
– Куда собралась? Ав! – Он резко гавкнул мне на ухо.
Я вскрикнула, и они заржали.
– Чего вы от меня хотите? – закричала, вырываясь. – Что вам надо?! Петя! Прекратите!
Пит приблизился. Ладонь опустилась мне на бедро.
– А вот это уже другой разговор, – процедил он и кивнул на дорогу. – Покажем тебе одно местечко. Уверен, тебе там понравится.
Егор
Тим рассматривал мои награды. Беспроигрышный вариант – привлечь его интерес. Улёгшись на живот прямо на ковре в гостиной, он перекладывал их с места на место, руководствуясь одной ему понятной логикой. Я же всё
