Ознакомительная версия.
Этой ночью я понял, что больше никто не придет ко мне, не будет крутить мне уши и не накормит…
Постепенно выбрался из леса, и вот я живу здесь — рядом с вокзалом, почти сроднился с ним. Но я не один — нас много, таких вот горемык, выброшенных хозяевами на улицу.
Целый день я брожу между вагонов в надежде, что хоть кто-нибудь бросит кусок, но все тщетно. Сытые люди слепы к голодным. Они пышут здоровьем и благополучием, и незачем им видеть голодную псину — это может испортить настроение или, не дай бог, нарушить процесс пищеварения, ведь для них потребление пищи самое святое, потому они целый день жуют, жуют, жуют…
Я чувствуя себя лишним на этом празднике обжорства, потому что как никто другой знаю, что такое голод. Голод стал моим постоянным спутником и уже никогда не покинет меня.
Как тяжело быть вечно голодным, но вдвойне тяжелее голодать среди завалов пищи. Мой желудок сжимается от голода, а вокруг — одни жующие челюсти, не останавливающиеся ни на секунду, масляные пальцы, что пихают в рот еще и еще куски пищи; и опять жуют, запивая все чем-то ядовито-оранжевым…
Поезд ушел, а в моем животе так же пусто, как и раньше. Я подошел к брошенной бумажке от мороженого и облизал ее. Тетя Груня — одна из торговок, с вечно слезящимися глазами и сморщенным, как печеное яблоко лицом, пожалела меня и кинула кусок беляша. Она хоть и пьяница, потерявшая человеческий облик, но не все человеческое в ней умерло, она еще в состоянии сострадать. Это редкое чувство — сострадание — уже вымерло в нашем обществе за ненадобностью. В век высоких технологий такие глупые чувства не нужны, они лишь мешают.
Смеркалось, свинцовые тучи заволокли небо, закапал крупный дождь. Прохожие, укрывшись зонтами, бежали домой, где их ждали вкусный ужин и теплая постель. А я брел по улице, утопая в жидкой грязи, по темным переулком в чужом городе. Нашел пустой подвал и улегся. Тут сыро, холодно, в животе пусто, а на улице дождь, слякоть…
Смотрю на окна и знаю, что в человеческом жилье тепло и сухо, люди сейчас ужинают, и пахнет вкусной пищей. От этих мыслей стало еще грустнее…
Как часто, когда я ходил по улицам, мне казалось, что узнаю своего хозяина! С замирающим сердцем я бросался вслед, скуля от радости, но это был не он…
Каждую ночь я вижу один и тот же сон: сплю и слышу грохот лифта на лестничной площадке, стук каблуков, скрежет замка и детский визг…
Открывается дверь, и я, oдурев от счастья, виляю хвостом и лижу те руки, что любовно ласкают мой загривок. Ребенок дергает меня за уши, трогает мне нос, а я благодушно покоряюсь и тут… просыпаюсь…
Вокзал живет своей жизнью — это государство в государстве, со своими законами и порядками. Для простого обывателя — это место встреч и расставаний, а для нас, бездомных — дом родной…
Целый день я лежу на перроне, люди равнодушно проходят мимо, обходят, а иные перешагивают через меня, даже не замечая…
На соседний путь пришел московский поезд. Из него вывалилась очередная толпа голодающих. Они рванули к лоткам, сметая на ходу беляши, орешки, чипсы, кириешки, хрустики, сникерсы… Лотки, заваленные жратвой, пустеют. Как люди боятся быть голодными! Или они готовятся к третьей мировой, нагуливая жирок?
Девочка с круглым личиком стоит чинно — вся пухлая, розовая. Она ест шоколадный батончик. Рядом стоит ее мамаша и цедит джин-тоник из баночки. Девочка увидела меня и подошла поближе.
— Не трогай его. Он заразный, — резко останавливает её мать. — Лежит тут… шелудивый…
Девочка состроила брезгливую гримасу и отошла в сторону. Я положил морду на пол и закрыл глаза. На душе стало так тоскливо.
— Развелось их, — не унималась мать. — И куда только санэпидемстанция смотрит?
Какое обидное слово — развелось. Не развелось, а вот конкретно такие люди, как эта дамочка, выкидывают нас на улицу, и мы живем, плодимся, болеем, никому не нужные. Вот такие только и ждут от санэпидемстанции, чтобы нас убрали с глаз долой.
Меня приручили, а потом выкинули на улицу как старую ненужную тряпку, а ведь я живой…
Голодный возвращаюсь в свой подвал, грохочет гром, в морду хлещет дождь, я весь промок, а в животе так пусто. Никто не позовет меня в дом, чтобы обогреть и накормить. Мне жалко себя, так жалко, что сердце рвется на части.
Напротив подъехала огромная фура, груженая продуктами. Завтра с утра прилавки магазинов должны ломиться. К открытию магазина тут уже не протолкнуться — армия домохозяек кинется заполнять корзины…
И так каждый день…
Белоснежный лайнер «Thai Airways» уже на взлетной полосе.
«Бангкок» — зажглось электронное табло. Я рванул к пропускному пункту и, получив посадочный талон, шагнул в бездонную пасть терминала…
— Саватди-ка!
Встречают меня, сложив ладошки лодочкой, тайские красавицы — нежные, как орхидеи.
Путешествие обещает быть приятным!
Прохожу на свое место и пытаюсь запихнуть ручную кладь, делая вид, что не влезает.
— Can I help you? — слышу я за своей спиной.
От одного голоса я ощутил, как жар охватывает мое тело.
— Of course.
Стюардесса приблизилась ко мне, обдав запахом жасмина. Кожа цвета ивори, тонкие запястья, миндалевидные глаза…
После того как мой грязный рюкзак был запихан ее нежными ручками, она еще и поблагодарила меня.
Моей экс-подружке, с которой я расстался, такое бы в голову не пришло. Я был должен ей все и всегда, но этот же глагол в женском роде у нее не склонялся. Нагрузив, как ишака, она даже понукала меня, как вьючное животное, считая, что я должен ей быть благодарен в любой ситуации. От нее же слов благодарности я не слышал ни разу.
Однажды ишак взбунтовался — скинул поклажу на пол и свалил навсегда.
Я всю дорогу терроризировал стюардессу. Она ухаживала за мной, как сиделка заботится о тяжелобольном: укрывала меня пледом, поправляла подушку, приносила напитки. Эти нежные, как крылья бабочки, руки в продолжении всего полета порхали вокруг моей персоны…
«Приведите спинки кресел в вертикальное положение. Наш самолет пошел на снижение и через несколько минут совершит посадку в аэропорту Суванапум…»
Пристегнувшись, я прильнул к иллюминатору и онемел от красоты увиденного. Крылья лайнера разрывали розовые утренние облака, а под ними открывалась футуристическая панорама города — ультрасовременные небоскребы, рекламные плакаты невероятных размеров, трехуровневые эстакады скоростных дорог, золотые шпили храмов…
Бангкок — это огромный асфальтово-бетонный мегаполис, душный, грязный, наводненный людскими толпами. Улицы превращены в базары. Всюду — металлические сковороды, на которых жарят всякое дерьмо — опарышей, кузнечиков, тараканов…
Ознакомительная версия.
