Я набрала побольше воздуха. Он, конечно, повернул разговор так, как было удобней ему.
– Нет, откуда мне знать, какие у вас планы. Но, если можно, я хотела бы спросить, почему обо мне? Я не слишком заметная фигура.
– Мне попались на глаза кое-какие отзывы о вашей выставке. К тому же у Джорджа Беннета хороший вкус, и потому я решил зайти и посмотреть, с чем он возится на этот раз. Он не часто устраивает вернисажи вроде этого неизвестным художникам. Ему случалось и прогорать, вы, вероятно, слышали, и я не мог отказать себе в удовольствии посмотреть работы, ради которых идет на риск владелец галереи. Кстати, звучные имена не всегда меня привлекают. Я пишу о том, что мне интересно, и о хорошем, и о плохом.
– Макс, – я опустила глаза.
– Да?
– А зачем этот обед? – я попыталась заглянуть в его глаза и заметила, что они смеются.
– Что вы имеете в виду, мисс Вентворт?
– Послушайте, мне не хотелось бы, чтобы вы писали обо мне только потому, что я согласилась с вами пообедать. Я хочу, чтобы вы оценили мои работы, как они того заслуживают.
– Бог ты мой, Клэр, неужели вы всерьез думаете, что мне так трудно найти с кем пообедать, что я вынужден прибегать к подкупу? Поверьте, в той профессиональной среде, к которой я причастен – юных, привлекательных, и, прошу меня извинить, не обремененных семьей художников соответствующего пола хоть отбавляй.
– Макс, вы шутите, но я-то отлично знаю, что в ваших силах как сделать художнику имя, так и испортить репутацию, а я... в общем, я хочу быть уверена, что вам понравились мои работы, а не я, – выпалила я скороговоркой.
– Вы – умнейшая собеседница.
– Что?
– Я пригласил вас пообедать со мной, потому что обожаю умных собеседников.
Я не смогла удержаться от смеха.
– А вы всегда столь обходительны?
– Вообще-то, обходительным меня мало кто находит. Я считаюсь неприятным человеком, и притом не только в кругу художников.
– Я слышала. Когда я узнала, что в галерею явился Макс Лейтон, которого я к тому же заставила ждать, то чуть не умерла от страха.
– Правда? – спросил явно довольный Макс. – А вид у вас вовсе не был испуганный.
– Я забыла, что мне положено волноваться. Вы меня разозлили.
– Ах, вот как. Я это заметил. Возможно, я пригласил вас пообедать еще и поэтому.
Нам принесли две порции чудесного супа. На его гладкой белой поверхности виднелись крохотные кусочки лука.
– И отлично сделали, что пригласили. Я обожаю такой суп и просто дрожу при виде утиной грудки, а уж картофельные крокеты...
– Теперь в вас точно заговорил голодающий художник. Как давно вы последний раз ели? – спросил Макс, с удивлением наблюдая, как я наслаждаюсь супом.
– Насколько я помню, торопясь доставить Джорджу картину, я забыла про ланч. Знаете, у меня совсем нет времени. Джордж не любит пустот, и я едва успеваю закончить для него очередную картину.
– Что? – Макс аккуратно положил ложку на стол.
– Ой, вы знаете, у него все должно выглядеть идеально, и он совершенно не выносит, если картина продана и его симметрия нарушается. Бывает, конечно, картина остается у него до закрытия выставки, с такой хорошенькой красной наклеечкой, но одна очаровательная югославская пара, – они собирались уехать в тот же день, и очень беспокоились, что по почте картина не дойдет, – короче говоря, я ничего не смогла с собой поделать и убедила их взять ее с собой. Я хочу сказать, она им действительно очень понравилась, а это ведь, пожалуй, самое важное, да?
Джордж до того огорчился, что я пообещала ему сразу принести другую, но мне надо было еще как следует доделать раму и вот я опоздала.
– Теперь ясно, – кивнул Макс и снова взялся за суп.
После утки (Макс взял себе телятину в каком-то особенном темном соусе) и шоколадного суфле мы перешли к кофе. Хотя я немного волновалась, мне было легко с ним разговаривать, и, узнав то, что ему было необходимо о моей работе, Макс незаметно перешел на обычные темы. К моему удовольствию, он совершенно не старался произвести на меня впечатления, и с ним не надо было пускаться в умствования.
– Будете коньяк, Клэр? – спросил он, когда возле его локтя снова застыл в почтительной позе чопорный официант.
– С наслаждением.
– Тогда два «Реми Мартэна», и, если хотите, пойдем в соседний зал. – Он отодвинул мой стул и помог мне подняться, и мы отправились в небольшую гостиную с удобными низкими диванами и мягким приглушенным светом.
– Извините, Клэр, могу я спросить, откуда вы родом? Я никак не могу определить, какой у вас акцент.
– Из Америки. Во всяком случае мои родители – американцы. Правда, они таскали нас за собой повсюду, где бы ни работали по контрактам. Мы недолго жили в Нью-Йорке, затем в Париже, а вот теперь – в Лондоне, пожалуй, уже почти девять лет. Думаю, мама и папа решили осесть здесь окончательно, когда купили дом на Бошом-Плейс, а сейчас они преподают в Оксфорде, и потому разрешают мне жить у них. Я плачу совсем мало, а в доме есть комната, которая очень подходит для мастерской, с чудесным освещением. Они приезжают в Лондон достаточно часто, и нам всегда очень хорошо вместе, так что дом нужен всем. Только мама иногда приходит в ужас, когда видит, в каком состоянии музыкальная комната. Правда сказать, туда я большую часть года не заглядываю.
Макс с вниманием все это выслушал, а потом поинтересовался:
– А чем именно они занимаются?
– Папа флейтист, а мама – пианистка. Они играют вместе, и у них это обычно неплохо получается.
– Могу себе представить. Вероятно, мама приходит в ужас, увидев, что ее великолепный «Стэнвей» заляпан красками.
– Ничего подобного, – возмутилась я, к тому же это «Бехштейн», и я слежу, чтобы он всегда был аккуратно зачехлен. Я хоть и ужасно люблю опаздывать, но вовсе не неряха.
– Как я догадываюсь, вы у родителей не единственная?
– Ну теперь-то уже не у родителей, но вообще-то – да, у меня есть старшая сестра Пег, у нее меццо-сопрано, но теперь она естественно замужем, ни в чем не нуждается и поет, насколько я знаю, только в ванной. А еще у нас есть Томас, он преподает музыку в Джиярде, и Люсинда. Она самая младшая, и захотела учиться на флейте, чем ужасно угодила отцу, который счел это более чем справедливым, после того как Томас выбрал пианино.
– 3начит, вы одна не как все – исключение.
– Ох, если бы вы только знали! Я не просто всегда желала иметь дело с кистью вместо скрипки, но мне к тому же наступил на ухо медведь! Папа говорит, что я подкидыш – с моим цветом волос, глазами и полным отсутствием слуха.
– Разве с вашими волосами и глазами что-то не то? Мне они очень нравятся. По-моему, все в порядке.
