— Я вовсе не принижаю ее! — рявкнул Тэвис.
Эвелин поняла, что он кричит, только по вибрации воздуха, но в ее жизни были и другие звуки — очень немногие, — их она могла слышать на самом деле. Те звуки всегда были глубокими, ничего высокого или резкого, ничего обычного, монотонного. Но все же иногда Эвелин кое-что слышала.
— Робина, я люблю ее не меньше, чем ты. Неужели ты думаешь, что я по доброй воле хочу отдать свою дочь в жены нашему кровному врагу?
Мать шагнула назад и прижала кулак к губам. Отец наступал на нее с багровым от гнева лицом.
— У меня нет выбора! Понимаешь, нет выбора! Ослушаться короля — значит подписать всем нам смертный приговор. Нас объявят вне закона, и все жадные до денег мерзавцы начнут охоту за нашими головами.
— Да защитит нас Господь, — пробормотала Робина. Ее лицо сморщилось, а в глазах отразилась такая тоска, что Эвелин было страшно на нее смотреть.
Оба брата Эвелин молчали. Возможно, не имели своего мнения, но скорее не желали вмешиваться в спор родителей, пока чувства были так накалены.
Эвелин не могла допустить, чтобы родители так себя мучили. Если ей предназначено стать искупительной жертвой ради того, чтобы прекратилась вражда двух кланов, значит, такова ее судьба и тут уж ничего не поделаешь. Нельзя допустить, чтобы ее близкие испытывали подобную боль.
Она шагнула вперед и продела руку под руку отца. Он удивленно взглянул на нее, заметил серьезное выражение на ее лице и сделал над собой усилие, чтобы сдержать бушующие эмоции.
Эвелин приподнялась на носках, поцеловал отца в щеку и погладила по плечу, словно желая успокоить.
Лицо Тэвиса смягчилось, но боль в глазах стала острее. Он как будто постарел в одночасье — кожа сделалась серой, плечи поникли. Эвелин никогда не видела своего воинственного отца в таком состоянии.
Тэвис притянул дочь за шею и поцеловал в лоб. Она чувствовала, как он что-то сказал, но не хотела отстраняться, чтобы прочесть по губам, потом все-таки повернула голову так, чтобы разобрать его слова:
— Милая девочка… Ты всегда была такой. Эвелин, ты мое сердце. Будь проклят король за то, что вырвал его у меня.
Эвелин обернулась к матери, чтобы, как и отца, поцеловать в щеку, но Робина порывисто обняла ее и с жаром притиснула к себе.
Мать была не в себе, и девушка не представляла, как ее успокоить. Да и что она может сделать, если сама потрясена? Прежде Эвелин и не думала, что ей все равно придется выйти замуж и выполнять все, что требуется от обычной, нормальной женщины. Она спряталась за свою глухоту как за щит. Все ложь и обман.
Ужасно! Чувство вины тяжким бременем давило на ее плечи, хотелось закрыть глаза, чтобы ничего больше не прочесть по губам близких.
Пол задрожал под ногами Эвелин, и она обернулась к двери раньше остальных.
— Вам послание, лэрд, — входя в зал, произнес Нейл.
Напряженное выражение лица и порывистость движений просто кричали, насколько важное известие он принес. В руках Нейл держал свиток, но Эвелин не могла разглядеть печать, чтобы понять, от кого он. Неужели это новое послание от короля?
— Оно от лэрда Монтгомери. — При этих словах губы Нейла презрительно изогнулись. — Я не позволил гонцу войти и решил передать его сам.
Эйден поднялся и, хмыкнув, встал рядом с отцом. Броуди приблизился к матери и Эвелин, как будто хотел защитить их от того, что может нести в себе послание.
Тэвис взломал печать, развернул свиток и быстро пробежал его глазами. По мере чтения лицо его становилось еще мрачнее. Наконец лэрд поднял голову и, сверкнув взглядом, сообщил:
— Грэм Монтгомери пишет, что, согласно приказу короля, явится за своей невестой.
Братья отреагировали по-разному, но одинаково бурно. Броуди рванулся вперед, но Эвелин успела прочесть по губам его слова:
— Это фарс! Король не может всерьез говорить об этом. Он не дьявол и не пошлет ягненка в логово львов!
— Монтгомери? В наших владениях? — выкрикнул Эйден. Он явно был поражен. — Это неслыханно! Раньше земля утонет в крови!
Эвелин переводила взгляд с одного на другого так быстро, что у нее заболела шея, но все равно многое упустила. Все говорили одновременно. Она улавливала лишь обрывки фраз, в основном проклятия, восклицания и предположения о том, почему король отдал столь невероятный приказ.
Эвелин никогда не видела Грэма Монтгомери, она вообще не встречала ни одного из Монтгомери. Невольно ей представлялся стареющий мужчина с брюшком, крупным носом и страшным лицом. Она никогда не прислушивалась к разговорам о клане Монтгомери, потому что это ее не интересовало. Эвелин просто знала, что они кровные враги ее клана и что отец скорее умрет, чем позволит одному из Монтгомери ступить на его землю. Знала, что отец и братья — воины, не имеющие себе равных в силе и ловкости. Конечно, с ее стороны было самонадеянно верить в это, но ничто в повседневной жизни не вынудило бы ее изменить мнение о своей родне. А потому Эвелин всегда чувствовала себя в безопасности от любого внешнего вторжения. Армстронги бдительно охраняли свои границы, и никто не мог ступить на их земли без разрешения.
Когда-то, давным-давно, такое вторжение все же случилось. Монтгомери совершили набег, и многие из Армстронгов были убиты, включая бабушку Эвелин. Ее дед, который был тогда лэрдом, очень горевал о жене и погиб, пытаясь отомстить за нее. Он убил лэрда Монтгомери, но и сам был сражен в этом бою другим воином враждебного клана.
Столько смертей, а Эвелин даже не знает, с чего все началось. За прошедшие годы ей только изредка доводилось слышать обрывки разговоров на эту тему. Надо было лучше слушать, пока у нее был слух, но Монтгомери всегда были для нее чудовищными порождениями тьмы, почти фантастическими созданиями, о которых барды слагают свои баллады. На ее памяти Монтгомери ни разу не нападали.
И вот теперь они заберут ее к себе. Лишат защиты родного клана и любимой семьи. Выдадут замуж. Ей предназначено стать женой человека, который всю жизнь был для нее только мифом.
Эвелин задрожала, но тут же взяла себя в руки. Нельзя огорчать мать еще больше, выказывая собственный страх.
Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из зала. Даже не стала выяснять, не следует ли ей остаться. Она часто так делала — совершала внезапные поступки как будто по внезапной прихоти или по наитию. Когда-то это казалось странным, но теперь в семье привыкли к ее поведению и больше не удивлялись.
Сейчас ей было необходимо разобраться в себе, оценить столь внезапную перемену в своей жизни. Сумеет ли она жить с людьми из чужого клана? В собственном клане ее любили, пусть некоторые и сторонились ее из-за недуга. Были даже такие, кто, увидев Эвелин, начинал бормотать молитвы. Может, боялись, что глухота заразна и легко может перейти на других?
