Я вернулась. Но я стала совсем другим человеком. Мне уже есть восемнадцать, так получилось, что наш день рождения в конце года. Есть только одна проблемка. Полин Сарториус — богатая наследница авиастроительной корпорации, папина принцесса, выпускница престижной частной академии для деток именитых родителей, яркая личность, которая приковывает к себе внимание. Думаю, про Макса можно сказать то же самое. Мы забыли тех себя, которых клялись никогда не забывать. Максик и Поля стёрлись временем и другой жизнью из нашей памяти, поэтому Макс и Полин стоят сейчас перед подъездом элитной московской семиэтажки, чтобы стать чуточку лучше, счастливее и вернуть кусочек прежних себя. Мы исполним мамину мечту и закончим российский одиннадцатый класс, как она всегда мечтала.
Я беру брата за руку. Он открывает дверь домофона ключом. Вахтерша, которая постарела лет на восемь явно, вопит как помешенная и грозиться вызвать полицию, чуть не выронив из рук допотопный кнопочный телефон для пенсионеров. Тётя Нюра не меняется, нет. Характер все такой же вредный и склочный. Пожалуй, управляющая компания держала ее на месте вахтерши, потому что она добросовестно стерегла покой подъезда и не требовала постоянно прибавки к зарплате. Кажется, когда она впервые появилась в подъезде, ей было около сорока шести. Старомодная женщина в очка, с короткой стрижкой, красившая волосы в блонд. Ей откровенно не шло. Я втихую посмеивалась над ней из-за этого дома. Мама ворчала, что нельзя так говорить, а я все равно болтала, когда тятя Нюра останавливала меня и заставляла не носиться по подъезду. Мда, были времена.
— Теть Нюр, а я думала, вы нас на всю оставшуюся жизнь запомните. — с наигранной досадой говорю я.
— Батюшки-светы, Денисовы?! — в изумлении взмахивает руками тётя Нюра, — Макс?! Полинка?! Приехали, что ль. Куда ж вы делись-то, а? Я думала вас отец забрал?
— Мы изъявили желание вернуться на Родину. — ответил Макс и поднял чемодан по штуке для колясок, — Планируем здесь закончить школу и поступить в ВУЗ.
— Где ж вы были-то? — спросила по-простому тётя Нюра. — Тут по квартирам ещё долго ходила опека. Выспрашивала за вас. Потом полиция жильцов опрашивал. Даже из прокуратуры шарились, вот.
— Мы жили в Европе с отцом. — опять взял слово Макс и остановился, разговаривая с вахтершей, пока я пошла вызывать лифт, — Папа хорошо с нами обращался, но нам захотелось домой.
— А опека? Что они тут все ходили-то? — не отставала тётя Нюра, прищурившись, но мой брат не хотел выдавать семейную тайну.
— Кто ж их знает, — подхватываю я и зову брата в лифт. — Ладно, теть Нюр, мы пойдём. Устали очень с дороги. Добрый ночи.
— Да, правда что, — бросил Макс и залез в лифт ко мне. — Доброй ночи.
Мы были счастливы отвязаться от этой подозрительной тетки. Даже если она позвонит в опеку, то нам все равно мы уже совершеннолетние, а папа все уладил, касаемо его родительских прав на нас.
Мы подходим к двери. Знакомая дверь выглядела так же, как в день маминых похорон. Классическая, светлая с резными квадратиками на фасаде. Дом. Макс медленно вставляет ключ в замочную скважину, поворачивает. Замок поскрипывает и с трудом открывается. Надо будет смазать. Мы входим. Воздух затхлый. Здесь никто не жил восемь лет. Но такой родной. Не знаю почему, но пахло мамой. Ароматом её духов. В этот момент Макс посмотрел на меня. Я посмотрела на Макса. Одна и та же мысль мелькнула в наших глазах. Мама все ещё здесь. Она приглядывает за нами незримо. Мы поняли друг друга без слов.
Я закрыла задвижку и, разувшись, прошла вперёд. Спать хотелось безмерно. Через панорамные окна нашего зала виднелась улочка спального района Москвы. Наш дом — элитная застройка. Очень близко до центра города, но всё-таки далековато от шума дорог. Спокойная, хорошая улочка в таком районе — это просто находка. Не знаю, как родители вообще откапали эту квартиру.
Я подошла к маленьким витринам и тумбе, над которой висел телевизор и взяла пыльную рамку с фотографией. Мама будто смотрела нам в глаза и улыбалась. Она была солнечным человеком. Папа часто говорит, что я многим пошла в неё. Наверное, он всегда имел в виду мой прямолинейный, слегка вспыльчивый характер с обязательной долей серьезности и юмора. Макс, например, не такой. Мой брат — спокойный и относительно властный человек с добрым сердцем. Если он любит, заботиться, оберегает и открыто делает это, то на него всегда можно положиться. Макс — опора и поддержка, которая никогда не бросит, но в нем, как и во мне, есть папина харизма и порой излишняя строгость. Мой братишка — вылитый папа. Мы много видели фоток нашего отца в молодости, поэтому я смело могу сказать, что широкоплечий, высокий, хорошо сложенный пепельно-русый с серо-голубыми глазами Максик в папу. Девчонки вешаются на Макса только так, но, увы, он привык полопать все самое лучшее, поэтому выбирает очень тщательно, но по моей вине связался с Вики. Впрочем, я ещё дойду и до неё, не будем отвлекаться.
Ну-с, а я у нас в семье блондинка с «песочными часами», причём мой парикмахер однажды спросил, как в Москве смешали золотисто-пшеничный блонд. Никак! Его создала природа. Мы даже поспорили. У Надин ничего не получилось. Так и живем. Я почувствовала, как Макс дышит мне в затылок и смотрит через мое плечо на маму. Точно, у меня её ангельски-голубые глаза. Мамочка, она сидела на летней веранде в какой-то кафешке и улыбалась. Нет ни одной женщины, которая бы сравнилась с ней по красоте, уму и нежности. Мне всегда хотелось стать такой, как она, но я все равно поступаю по-своему. Взрываюсь, а потом разгребаю последствия. Конечно, мама была по-своему строгой, жесткой и чрезвычайно принципиальной. Иногда она поступалась своими принципами, да, пусть чаще всего стояла на своём до конца. Такой мы её запомнили. Такой мама останется в нашей с братом памяти навсегда, кто бы что о ней плохого не говорил.
— Мы наконец дома, мама, — шепчу я, стираю ладонью с рамки пыль.
— Мы вернулись, — добавляет Макс хриплым голосом.
Постоявших ещё немного, я возвращаю рамку на место. Поднимаюсь в свою комнату на втором ярусе квартиры и плюхаюсь на кровать. Нас так торопились забрать в Европу, что забыли снять постельное белье. Ненаправленная кровать, брошенная разбитой десятилетней девчушкой, замерла во времени. Без разницы. Я настолько хочу спать, что готова прилечь на коврике в прихожей. Думаю, Максу сейчас тоже пофиг, где и на чем спать. Буквально за считанные секунды мои глаза закрываются. Я сама не заметила, как провалилась в глубокий сон.
Будильник, предусмотрительно поставленный мной ещё в самолете, зазвенел, чтобы моя задница отодралась сегодня от дивана и потащилась на линейку. Мистер Марк объяснил, что теперь мы ученики 11 «Б» класса одного из обычных московских лицеев, в который нас когда-то много лет назад определили в первый класс. Да, нам хотелось именно туда, ведь в Москве полно элитных школ, но нам и здесь хорошо. Я открыла сообщение, которое прислал на мой «ящик» дядя Марк, с нашим расписанием и временем, когда надо быть уже на линейке. Черт возьми, она в половину одиннадцатого! Я ещё могла поспать! Блин, ладно, в кровать обратно нельзя, иначе просплю, так что позвоню папе, скажу ему, что мы долетели без приключений и уже дома, потом пойду состряпаю нам с Максом завтрак и растолкаю его, проспит ведь все на свете.
Я спустилась вниз. Поудобнее устроилась на стуле на кухне. Хотела на диване, но он в пыльном чехле, который мне ещё снимать и пылесосить. Что поделать?! Клининг — это для меня дорого. Вернее сказать, для Полин Сарториус ничего не стоит, а для Поли Денисовой — бешеные деньги. Я знаю, папа приучил нас, что время Макса и Полин, которое они на кого-то или на что-то тратят, очень дорого, поэтому проще было бы воспользоваться услугами клининговой фирмы, но мама всегда убиралась сама и нас заставляла. Чувство гордости за себя, когда отмыл все в доме до блеску своими ручками, — бесценно. Итак, папа. По приколу я звоню ему по видео-звонку. На календаре у нас суббота, так что он отсыпается у себя в «берлоге» и, возможно, поворчит из-за того, что никто не набрал ему сразу по прилете в Москву. Шли длинные гудки. Никто не брал. И тут! Бац, сонное лицо папы появляется в экранчике моего айпада.
