— Я тебе Каспер что ли, исчезать?
Ловким движением, подруга сунула мне стаканчик кофе, а сама молча протянула руку за моей сумкой.
— Тебя вообще кто просил вмешиваться? Что ты здесь забыла? — Леша даже не пытался скрыть раздражение.
— Сам давно у декана на ковре был? Отправить на промывание мозга?
— Отправлять будешь охранников своего папочки. Это они тебе в попу дуют и на задних лапках вокруг пляшут, а не я.
— Так Леркины тоже могут сплясать. Зубов не соберешь.
— А ты, смотрю, страх потеряла совсем. Угрожаешь?
Эти двое так вошли в раж, что, казалось, забыли и обо мне, и о том, где находятся.
— Я не угрожаю. Я прямо говорю. Береги, Леха, зубы! Диплом стоматолога челюсть не лечит.
— Кто бы тебя саму полечил?! Чтобы в чужие дела нос свой не совала.
Градус накала в считанные секунды перешел от легкой перепалки до угроз.
— Ах ты…
— Да я…
Живая стена, которая совсем недавно преградила мне путь, снова выросла на горизонте. А справа, не менее высокий и мощный, материализовался один из охранников Наташи.
Если бы не сумасшедшая сонливость, я бы уже сама бросилась разнимать спорщиков. Только вызова в деканат нам всем вместе не хватало! Но Панин и подруга перекинулись парочкой комплиментов… довели до точки кипения каждый свою «группу поддержки». А потом разошлись.
Сами.
Без посредников.
Будто качественно отвели души.
— Лешку ты, кстати, зря отшиваешь, — уже в машине ни с того ни с сего призналась Наташа.
— Почему зря?..
Мозг у меня соображал сегодня плохо, но это я, наверное, и в нормальном состоянии понять не смогла бы.
— Он наглый. Бабник еще тот. Но в целом неплохой.
— Просто неплохой или неплохой для чего-то? — Одна смутная догадка в моей голове все же созрела.
— Лешка — отличный вариант для первого раза.
— Ээ…
От неожиданности у меня чуть стаканчик не выпал.
— Да, господи… — Подруг закатила глаза. — Я ж не о чем-то таком говорю… Хотя в твоем возрасте уже все можно. Но хотя бы целоваться попробовала бы.
***
Никита
Перчатка впечатывалась в бок боксерской груши почти беззвучно. Руки помнили, как правильно бить. То подворачивали кулак, то ввинчивали перчатку в грушу, проверяя на прочность швы.
Минуту. Другую… Двадцатую. Жестко, резко, уверенно. Удары сыпались часто, как щелчки секундной стрелки, а по спине, между лопаток, уже бежала тонкая струйка пота.
Можно было заканчивать, но остановиться оказалось сложно. Разогретые мышцы приятно горели, и голова работала настолько четко, что все факты сами укладывались в правильные картинки.
О рабочем.
О личном.
Обо всем.
Никакой кофе не мог сравниться. Впрочем, на меня уже давно не действовали ни американо, ни эспрессо.
Желудок болел даже от самой элитной кофейной жижи, а бодрости не добавлялось ни на грамм.
Груша и перчатки были надежнее. Без громких звуков, без крови, как это случалось с живыми людьми. Раньше. Чисто и долго.
Сонливости потом не оставалось. Злости тоже.
Лучше могло быть только утро с женщиной. В кровати. До полного истощения. Но вариант с запасным аэродромом в каждом городе мне никогда не нравился.
Ничем это не отличалось от связи с проститутками. Ими брезговал. А просить Кристину приехать на неделю в Питер…
Еще месяц назад я, возможно, и позвонил бы ей. Уж как-нибудь нашёл бы время для парочки дежурных походов в ресторан… торжественного выпаса. А сейчас не хотел.
Устал и от Кристины с её тоскливыми взглядами в сторону ювелирных салонов. Устал от ресторанов. А ещё не хотел видеть здесь, в старом доме родителей, никого лишнего.
С домом вообще все оказалось сложно. Как-то так получилось, что за последние годы в вечных разъездах между Москвой и Штатами я умудрился от него отвыкнуть.
За шесть лет ни в отелях, ни нью-йоркской квартире так и не нажил ничего личного. Не было в них ни галереи фотографий в деревянных рамках, ни коллекции фарфоровых псов в стеклянных витринах, ни закопченного камина, перед которым можно было уснуть с книжкой в руке или с теплым котом под боком.
На все эти мелочи не хватало ни времени, ни желания. Спал, работал, встречался с женщинами и летел дальше. А здесь… открыл дверь, вкатил чемодан, и как лицом в асфальт приложился.
Здесь не было неличного! Каждый метр квадратный — мое прошлое, каждая комната или коридор — целая история.
Зря, наверное, я вернулся сюда, а не снял номер в отеле. Зря не продал дом после смерти родителей, как планировал.
Никогда не подумал бы, что такое почувствую, но сейчас перед ним было стыдно, как перед кем-то живым. И за то, что бросил, оставив на чужих людей — уборщиков и охрану. И за то, что так долго не возвращался, будто он мог ждать.
«Тетушка шиза!» — как говорил Басманский, мой давний друг и псих со стажем.
Может и стоило наступить на горло своей гордости. Хватило бы сообщения, чтобы Кристина взяла билет на самолет.
С ней мозг вернулся бы на место гораздо быстрее, чем со старой боксерской грушей, которая уже трещала по швам.
Но внутри на такую идею ничто не откликалось. Пот стекал по спине уже не тонким ручейком, а настоящей рекой. Но из всех женщин на свете без раздражения вспоминалась только одна… да и не женщина, а совсем юная девушка.
Настоящим извращением было думать о повзрослевшей соседской девчонке. При каждой мысли о ней я ощущал себя маньяком.
Но, как ни лупил в грушу, не мог избавиться от злости из-за проклятых холстов, которые «слишком быстро закончились». Из-за уставших серых глаз, почти отражения моих собственных. И из-за чего-то ещё, непонятного, дикого, от чего хотелось свернуть шею одному успешному депутату и пустить по миру его банкиршу-жену.
***
От ненужных мыслей, как обычно, избавила работа.
Клиентов в Северной столице у меня не было. Основной офис адвокатского бюро находился в Москве. Но управляющий отцовской компанией уже два месяца просил приехать.
У него горели очередные сроки по контрактам, нужна была подпись на протоколах и куче других документов. А еще пришла пора пересматривать размер оклада.
Не самая сложная для меня работа — писанина и торг. В целом и с тем и с другим можно было справиться с помощью курьера и телефона. Но хотя бы раз в год посмотреть в глаза собственному управляющему я был обязан.
Как итог, нудная текучка вытянула все силы, и домой я вернулся поздно. Вместо ужина в каком-нибудь приличном месте, открыл контейнеры с готовой едой, которую заказала секретарша управляющего. И обосновался в одиночестве на кухне.
Совсем как в первый год после гибели родителей.
Уставший, голодный и злой.
Для полноты картины не хватало парочки охранников за дверью. Тогда без них даже свежим воздухом во дворе дышать было небезопасно. Неприятный сюрприз мог застать где угодно.
Сейчас нужда в дополнительной охране отпала. Тюрьма надежно стерегла всех моих «благожелателей» и их подельников. Но избавиться от ощущения дежавю не получалось.
Дом и компания отца так качественно вернули в прошлое, что забывался. Вьюга охапками бросала снег в окно и выла как стая волков, а у меня кусок в горло не лез. Сидел как буддистский монах, медитируя в одну точку и даже вилку ко рту поднести не мог.
Не знаю, сколько времени прошло. Ужин безнадежно остыл. А я чуть не уснул с открытыми глазами. В себя пришел, только когда неожиданно отключилось электричество.
Лампа под потолком погасла одновременно с подсветкой в маминых витринах с коллекцией псов. Вместе с ними выключились фонари во дворе и новогодняя иллюминация на доме соседей.
Ещё лет пять назад от такого сюрприза я рухнул бы на пол и медленно пополз бы в сторону тумбы со стволом. Пару раз это уже спасло жизнь. А сейчас — только облегченно отложил вилку.
Подтверждение, что никакой проблемы нет, пришло тут же. Стоило накинуть куртку и выйти во двор. Вьюга бодрила не хуже адреналина, но зычный бас соседского начальника охраны развеивал любые подозрения у всего района.
