встречи и сменил строгий костюм-тройку на удобные джинсы. Мы бесконечно много гуляли, вместе готовили и дрессировали взятого из приюта лохматого щенка колли. Отец помогал строить куклам дома, рисовать смешные рожицы и даже в лёгкую обыгрывал меня в твистер. Каждое утро он прижимал меня к сердцу, раскачивая из стороны в сторону и шептал, как сильно любит. А перед сном читал добрые сказки и обещал, что всегда будет рядом. Всегда!
Я так привыкла к его любви и заботе, что со временем перестала их замечать. Простила маму, что спустя полгода вольной жизни вспомнила про меня. Отдалилась от отца, устав от его чрезмерной опеки и постоянных наставлений.
Вот только сейчас, скрючившись возле окна с зажатым в руках мобильным, из которого всё ещё доносится недовольный голос матери, обливающий грязью отца, в унылом одиночестве, посреди совершенно пустого дома, я тихо глотаю слёзы и мечтаю о сущей мелочи — обнять своего старика и сказать, что тоже его люблю.
В одном мама права: утром отец вернулся. Помятый. Осунувшийся. С потухшим, безжизненным взглядом.
Кручу в руках чашку с давно остывшим кофе, не в силах поверить в слова отца:
— Пап, скажи, что всё будет хорошо, — прошу в сотый раз. — Неужели твои адвокаты не могут ничего сделать?
— Прости, родная, — бормочет он, не смея поднять на меня глаз. — Я всё испортил.
Так просто: «Я всё испортил». Только под этими словами скрывается вся наша жизнь!
— И что теперь, пап?
— Они не оставили мне выбора, дочка: либо я помогаю следствию, либо меня посадят. В первом случае я смогу сохранить дом, часть активов и со временем вернуть всё обратно, но…
— Ты выбрал первое, правда? — с надеждой смотрю на его угрюмое, но такое родное лицо.
— Да, Рита. Прости.
— За что ты извиняешься, пап? Всё правильно! Поможешь им, и всё вернётся на круги своя.
— Ты не понимаешь, Рита…
— Так объясни!
Отец вздыхает, но продолжает молчать. Слова камнем застревают в его горле. Он словно не уверен, что мне стоит знать. И всё же, пересилив себя, говорит.
— Те люди, которые их интересуют, они… они очень опасные, Рита.
— И что? Ты боишься, верно?
— Боюсь, — соглашается папа. — За тебя боюсь, дочка. Я смогу помочь следствию, но только если буду уверен, что ты в безопасности. Тебе придётся на время уехать, Рита.
— На время? — перспектива не из лучших, но ради отца я готова ещё пару недель потусить у матери.
— Примерно на год… — обрывает мои надежды старик.
— Что? — чашка выскальзывает из рук и с брызгами приземляется на стол. Но ни я, ни папа этого не замечаем. — Ты выпроваживаешь меня к маме на целый год? Ну нет, пап, пожалуйста! Мне хватило лета! Я больше не смогу с ней! Здесь вся моя жизнь: школа, Ками, Пабло! Прошу папа!
— Если я не смогу тебя спрятать, то на сделку со следствием не пойду! — отец впервые за утро решается посмотреть мне в глаза. В них столько боли и отчаяния, что перехватывает дыхание.
— Но тогда — шепчу, не обращая внимания на разъедающие горло слезы, — тогда тебя посадят?
— Да, Рита, меня посадят, а тебя отправят к матери.
Смотрю, как кофейные разводы безжалостно поедают своей чернотой некогда белоснежную скатерть, откровенно намекая, что всё хорошее в моей жизни осталось позади. А потом перевожу взгляд на отца и, не веря в происходящее, киваю.
— Хорошо, пап, как скажешь. Я перееду к маме, — понимаю, что теперь мне в любом случае грозит там оказаться, но так у отца хотя бы будет шанс.
— Нет, Рита, — окончательно добивает меня Винсенто Морено. — Найти тебя у Лауры не составит труда, а я должен быть уверен в твоей безопасности. Поэтому ближайший год ты проведёшь у моего отца.
— Он же умер, пап?
— Это я для него умер много лет назад, когда следом за твоей матерью переехал в Испанию. Поверь, Анхель живее всех живых. Собирайся, дочка, вылет в Буэнос-Айрес через несколько часов.
Глава 2. Дыра? Нет, еще хуже!
— Аргентина?
Ками визжит в трубку, пока я беспорядочно скидываю в чемодан самое необходимое. Ненавижу собираться впопыхах, но отец не оставил мне выбора.
— В Аргентину, Ками! В чёртову Аргентину! — глаза распухли от слёз, а в голове — кавардак. — На год, чтобы отца не посадили.
— Разлука с детьми — вместо тюремного срока?
— Нет, Ками, это блажь моего папочки!
С момента нашего с ним разговора прошёл уже час, а я всё не могу успокоиться. Напротив, чем больше я думаю о том, что меня ждёт, тем сильнее хочется взбунтоваться и следом за Лусией бежать из этого дома.
— Так, не уезжай! — подливает масла в огонь подруга.
— Я не могу, Ками, правда! Отец уже дал согласие сотрудничать со следствием.
— Рита, Винсенто сошёл с ума! — не унимается Камила. Громкость её звенящего голоса достигает предела и вынуждает мобильный противно дребезжать. — Это же на другом конце света! Это не Барселона, из которой до Мадрида подать рукой! Чёрт, Рита, это Латинская Америка!
— Спасибо, Кам, но с географией у меня всё в порядке.
— Зато с мозгами явно нет! Что ты забыла в Аргентине?
— Ками, — слёзы обжигают горло. Когда же они уже иссякнут? — Я буду жить с дедом. Отец пообещал, при первой возможности забрать меня домой.
Да и какой смысл сейчас исходить на сироп, если всё решено. Нет, конечно, я могла бы топнуть ножкой и отказаться, но только, что это изменит? Я в любом случае уеду. А в Барселону или Аргентину уже неважно.
— У тебя есть дед? — удивлённо уточняет Ками, на мгновение позабыв о предстоящей разлуке.
— Оказывается, — выдыхаю. — Только ничего не спрашивай — отец просто поставил перед фактом.
— Ладно. И всё равно, это какой-то бред! А как же школа? Выпускной?
— Ками, это Аргентина, а не Северный Полюс. Там есть школы.
— А