Папа не сильно постарел. В свои почти тридцать восемь, у него все еще крепкое телосложение, которое подчеркивается костюмом. Он высокий и широкоплечий, у него восемь кубиков. Без шуток. Он самый здоровый человек из всех, кого я знаю. Но у него также есть несколько возрастных границ, которые делают его самым мудрым — не считая определенного человека.
Кроме того, взгляд его серо-голубых глаз, тех глаз, которые смотрят на меня с любовью, может убить. Я могу сказать, почему многие люди находят его устрашающим и абсолютно жестоким. Когда у кого-то есть такое состояние, внешность и личность, люди либо приклоняются, либо остаются в стороне.
Но опять же, у меня есть суперсила быть его единственной плотью и кровью.
— Ты забыл свой телефон, — я машу им перед ним и пью ванильный молочный коктейль — мой вариант утреннего кофе.
Папа вздыхает и берет телефон. Он не из тех, кто когда-либо что-либо забывает — его память как у слона, но кажется, что в последнее время он был озабочен больше, чем обычно.
Может случилось что-то важное. Или виноваты его нескончаемые судебные баталии с моей сводной бабушкой Сьюзен. Клянусь, ни один из них не отступит, это будут вечные судебные процессы, пока один из них не умрет.
Положив телефон в карман, он ущипнул меня за щеку.
— Что бы я делал без тебя, мой маленький ангелок?
Я отступаю.
— Эй! Я уже не маленькая. Месяц назад мы отметили мое двадцатилетие.
— Ты всегда будешь для меня малышкой. Кроме того, ванильный молочный коктейль по-прежнему остается твоим любимым напитком, что подтверждает мою теорию.
— Он приносит мне счастье.
— Ага.
— Я действительно выросла. Видишь, какая я высокая?
— Неважно, какого ты роста или сколько лет. Ты всегда будешь для меня маленькой.
— Даже когда буду старой, морщинистой и заботиться о тебе?
— Даже тогда. Смирись с этим.
— Ты безнадежен, папа.
— Гвинет Кэтрин Шоу, кого вы называете безнадежным?
Я поправляю его кривой галстук и изображаю грусть.
— Некого Кингсли, который стареет, но отказывается встречаться с кем-то.
— У меня есть маленький ангел, и поэтому мне больше никто не нужен.
— Я уйду однажды, папа.
— Нет, если у меня есть право голоса.
— Ты собираешься оставить меня одинокой навсегда?
— Хм, — он задумчиво смотрит на меня, как будто пытается понять, чем закончится несчастье человечества. — Гипотетически нет, потому что со временем я захочу внуков. Но мне не нравятся мысли, которые приводят к такому результату.
— Всегда может быть неожиданная беременность.
Папа напрягается, и я мысленно проклинаю себя за то, что не держу рот на замке. Он не фанат подобного, думаю, из-за моей матери.
Он скрывал это от меня до восьми лет. До этого просто говорил, что она умерла, но потом я услышала, как он разговаривает с Нейтом, и именно тогда рассказал мне печальную реальность.
С тех пор мы договорились никогда не лгать друг другу.
— Ты беременна? — его голос теряет всякий юмор.
— Что? Конечно нет, пап.
Он хватает меня за плечи и наклоняется так, чтобы его глаза находились на одном уровне с моими.
— Гвен, если да, просто скажи мне.
— Нет…
— Это тот парень с байком? Я собираюсь убить его.
— Это не Крис. Я просто пошутила. Мне жаль.
— Уверена? Потому что этого ублюдка ждет неожиданный визит от меня, как его Мрачного жнеца.
— Не надо, пап. Я правда не беременна. Обещаю.
Он выдыхает, затем отшатывается, как будто его ударили.
То, что я только что сказала, должно быть, напомнило ему о том, как я оказалась у его двери. Моя загадочная мать — тема которой здесь табу — бросила меня перед домом дедушки, когда папа еще учился в старшей школе, с жалкой запиской: «Она твоя, Кингсли. Делай с ней все, что хочешь».
Так и появилась я. Брошенная. Никому не нужная.
Она даже не сказала ему позаботиться обо мне. Просто «все, что хочешь».
— Не шути о таких вещах, Гвен, — говорит мне папа серьезным тоном.
— Я знаю. Я не хотела, — улыбаюсь ему, пытаясь изменить настроение. — Ты больше ничего не забыл?
Он ставит портфель на пол и раскрывает руки.
— Подойди сюда.
Я ныряю, обнимая его.
— Я люблю тебя, пап.
— Я тоже тебя люблю, ангел. Ты лучший подарок, который я когда-либо получал.
Слёзы собираются в моих глазах, и мне нужно собрат все силы, чтобы не стать достаточно эмоциональной и сказать ему глупости по типу, как мне больно, что я точно не мамин подарок. Что она посчитала меня мусором, который нужно выбросить. Что она трусиха, бросившая нас обоих.
Потому что в каком-то смысле у меня всегда было предчувствие, что он ее ждёт. Даже двадцать лет спустя, которые вымотали его. Он должен быть на пределе своих возможностей.
Может, я тоже на пределе. Несмотря на всю папину любовь, я всегда чувствовала, что часть меня пропала, потерялась где-то, и никогда не вернётся обратно.
Это могло быть причиной того, что я выросла пустым человеком, в основе которого почти ничего не было. Как кто-то милый снаружи, но совершенно пустой внутри.
Кто-то с дисфункциональным мозгом.
Кому-то, кому нужны списки и механизмы выживания, чтобы оставаться на плаву.
— Ты поменяла шампунь, Гвен? Пахнет ванилью, но это другой бренд?
Я закатываю глаза и отступаю. У него сверхчувствительный нос, он может даже учуять, когда я пью за его спиной, или, когда почистила зубы и использовала много жидкости для полоскания рта.
— Я смешала две марки вместе. Серьезно, пап, у тебя странное обоняние.
— Это для тех случаев, когда мой ангел решает выпить, когда ей не положено.
Я корчу гримасу, и папа взъерошивает мои волосы, отгоняя каштановые пряди.
— Только не волосы! — я отхожу и разглаживаю их.
— Ты по-прежнему выглядишь прекрасно.
— Ты говоришь это только потому, что ты мой отец.
— У тебя мои гены, ангел, и необычная внешность. Любой найдет тебя красивой.
Но не Нейт.
Меня охватывает дрожь от того, что я просто вспомнила его имя. Мне нужна вся моя решимость, чтобы попрощаться с папой, и не вогнать себя в краску от этих мыслей.
После того, как он уходит, я сажусь на ступеньки, кладу рядом с собой молочный коктейль и беру браслет. Тот самый, который он подарил мне на день рождения два года назад.
В тот день рождения, когда я поцеловала его, и он так жестоко отверг меня, это прожигало меня до костей при мысли об этом.
Если я думала, что Нейт оттает к моему восемнадцатилетию, то теперь он тверд как гранит. Он не разговаривает со мной, если в этом нет крайней необходимости. Мы редко видимся, и когда я прихожу в фирму под предлогом того, что обедаю с отцом, он меня просто игнорирует.
Но он не делает это грубо, а просто еле уловимо и эффективно, чтобы папа не заметил. Я даже могу сосчитать, сколько раз мы виделись за последние пару лет.
Пересекались — примерно двадцать раз.
Разговаривали — ноль. Если не считать случайного «Как дела?» чисто для галочки.
Не то чтобы он всегда присутствовал, когда был дядей Нейтом. Он был там в основном из-за папы и не обращал на меня особого внимания, как будто я была фоновым шумом.
Просто девушка, не пользующаяся успехом у мужчин.
Ребенок.
Но я могла по крайней мере существовать рядом с ним, не чувствуя, что разрушаюсь изнутри.
После того, как я поцеловала его, то в одно мгновение испортила непринужденные отношения, которые у нас были в течении восемнадцати лет.
Но я не жалею об этом.
Потому что надеялась, что буду для него чем-то большим, чем просто ребенком. Надеялась, что он увидит меня в другом свете.
Все мои надежды разрушились.
Но мне нужно распланировать день рождения папы, который будет через несколько недель, а это значит, что он будет там.
Я сглатываю, сердце колотится в груди.
Хотя этого не должно быть, потому что я переборола это. В любом случае, это к лучшему, так как папа сходил с ума, так что все в порядке.
