class="p1">
Я знаю, что твои руки дрожат, когда ты читаешь эти слова, а сердце бьется быстро, словно крылья колибри. Я знаю, ты хочешь порвать это письмо, и еще я знаю, что ты этого не сделаешь.
Как же мне нужно прикоснуться к тебе. Как же мне нужно услышать твой голос. Я, конечно, не могу, потому что я здесь, а ты там, но расстояние не избавляет от тоски.
Я все еще чувствую вкус твоей кожи.
Данте
Я стою у кухонного окна с письмом в руках и перечитываю его в сером послеполуденном свете. Потом еще раз. И еще раз, потому что это настолько странно, что мой мозг отказывается придумывать какие-либо правдоподобные объяснения.
Наверное, потому, что их нет.
Верхний свет снова включается, освещая комнату.
Вскидывая руки вверх, я говорю потолку:
— Жаль, что ты не сделал этого, когда здесь был мистер «Все путем» Эдди!
Затем я складываю письмо, возвращаю его обратно в конверт, кладу на стол и наливаю себе бокал красного вина. Я проглатываю его залпом и импульсивно решаю, что мне нужно убедиться, что дом в безопасности. Я хожу из комнаты в комнату, проверяя оконные щеколды и дверные замки, пока не убеждаюсь, что дом заперт крепко.
После этого я сажусь за кухонный стол и составляю список. Я всегда лучше всего думаю с ручкой в руке.
ВОЗМОЖНЫЕ ОБЪЯСНЕНИЯ
● Кто-то пытается меня наебать.
Я тут же вычеркиваю пункт, потому что это очевидно. Вопрос в том, зачем? И почему именно сейчас?
● Этот Данте видел в газете статью о несчастном случае.
● Он чует запах денег.
● Он пытается провернуть аферу с одинокой вдовой.
Как только я это записываю, я понимаю, что попала в цель.
В конце концов, он в тюрьме. Чтобы попасть туда, Данте должен был сделать что-то плохое. Итак, у этого человека есть то, что можно было бы вежливо назвать скомпрометированной моралью. Наверняка он проверяет раздел некрологов в газетах и рассылает такие письма молодым вдовам, надеясь, что одна из них клюнет на наживку и напишет ему ответ, и он завяжет отношения и уговорит ее прислать ему много денег.
Но письмо слишком странное, чтобы быть приманкой мошенника. И слишком личное. Этому Данте следовало просто написать, что он одинокий парень, ищущий друга или подругу по переписке, а не рассказывать, что он все еще чувствует вкус моей кожи.
Или что знает форму моей души.
В любом случае, что это вообще значит? Что все это значит?
— Ничего, — бормочу я, уставившись на конверт. — Это мошенничество.
Я специально не пытаюсь понять как письмо попало на мой кухонный стол, и не знаю, как оно туда попало — опять же, — потому что подозреваю, что у меня снова провалы в памяти, и я сама принесла его из почтового ящика.
Меня немного утешает тот факт, что в письме от таинственного Данте не было угроз. Ну да, звучало жутковато со всеми этими «я тебя знаю», но, по крайней мере, он мне не угрожает.
Хотя наверняка Данте и не смог бы. Кажется, я читала, что тюремная переписка контролируется. У него точно были бы неприятности, если бы он попытался отправить письмо с угрозами.
Не то чтобы у него была причина угрожать. У Майкла не было врагов, и у меня тоже. Мы — обычная супружеская пара из среднего класса, оба трудоголики и вечно устаем, так что наше представление о веселье — уютные посиделки на диване и просмотр фильма по пятницам вечером.
Были. Нашим представлением о веселье были посиделки и фильмы.
Их никогда больше не будет.
Внезапное стеснение в груди заставляет меня задохнуться. Голова кружится, я кладу её на руки и слушаю, как дождь стучит по окнам, как тысяча ногтей.
— Он просто придурок-уголовник, который пытается поймать на свою удочку уязвимую женщину, — говорю я столешнице.
Но не чувствую себя лучше. На самом деле, от этого я чувствую себя еще хуже.
Да кто он такой, чтобы посылать мне такое дерьмо?
Кем бы он ни был, у него явно проблемы с психикой.
Я резко сажусь. Может быть, в этом все дело. Может быть, он вообще не пытается меня обмануть.
Может быть, таинственный Данте просто не в своем уме.
Я не уверена, чего во мне больше: сочувствия или трепета. Ну, то есть, если бедняга сидит в камере только потому что у него какое-то невыявленное до этого момента психическое заболевание, и его следует лечить, а не сажать в тюрьму, это одно.
С другой стороны, он же сделал что-то такое, из-за чего оказался в тюрьме. Что если это было что-то жестокое?
Данте может быть опасен.
Я вынимаю письмо из конверта и перечитываю еще раз. Странный импульс заставляет меня поднести его к носу и понюхать.
Слабый запах кедра и древесного дыма наполняет мои ноздри. И что-то еще, землистое и мускусное, похожее на запах мужчины.
Или животного.
Эта мысль выбивает меня из колеи. Я быстро складываю письмо и засовываю его обратно в конверт, затем несу его наверх, в свою спальню, и убираю в дальнюю часть ящика с нижним бельем.
Затем я спускаюсь вниз, включаю компьютер и пытаюсь найти в Сиэтле кровельщиков.
~
Когда два дня спустя раздается звонок в дверь, я стою в прачечной, складываю полотенца. Я направляюсь к входной двери, надеясь, что на этот раз, когда я ее открою, за ней на самом деле кто-то будет.
Да. Есть.
И он не такой милый и улыбчивый каким был Эдди.
Рост и габариты этого мужчины сразу же меня пугают, как и каменное выражение лица. У него темные волосы, темные глаза и темная борода, прикрывающая квадратную челюсть. Одетый в выцветшие джинсы, потрепанные рабочие ботинки и охотничью зеленую рубашку на пуговицах, закатанную на мускулистых татуированных предплечьях, он выглядит так, словно только что вышел из леса после того, как построил себе хижину из деревьев, которые сам же срубил топором.
К моему большому удивлению, я нахожу его сексуальным.
Это удивительно, потому что он совсем не в моем вкусе. Мой тип — парни с Уолл-стрит. Мужчины с одним или двумя высшими образованиями, отличной гигиеной и глубоким пониманием того, как работает пенсионная система США.
Этот парень похож на основателя подпольного бойцовского клуба.
Он стоит в дверях, пристально глядя на меня в напряженном молчании, пока я не говорю:
— Могу я вам помочь?
— Эйдан.
Когда становится очевидно, что это все, что он собирается
