Подошла к урне, намереваясь выбросить букет. Постояла. Подумала. Не могу я это сделать. В чем виноват красивый букет, а? Это просто благодарность за медицинскую помощь и все.
Успокоившись этим, зашагала по направлению к дому. Жила я не одна, а я с мамой. Да, знаю, я уже взрослая для этого. Нужно бы переехать. Но где на это взять деньги? Я только доучилась, зарплата сами понимаете, какая.
Алина предлагала свою помощь, но что ж мне к сестре на шею сесть?
— Мам, я дома!
— Доброе утро, доченька, — мама вышла из кухни, — Ой, какой букетище… От кого?
— Да пациент один поблагодарил за помощь, — стараясь звучать как можно естественнее, ответила я.
— Пациент-мужчина? Молодой? Женатый? — воодушевилась мама.
— Ма-а-ам.
— Что “мам”? Двадцать три года тебе уже. У меня в твоем возрасте уже Алиночка была…
— Мам, сейчас времена другие. Я доучиться хочу, карьеру построить.
— Карьеру… И одна останешься, как Алинка, — запричитала мама, — Что за времена пошли? Это где ж видано, чтоб женщина не мужа и детей хотела, а карьеру? Мы с отцом вас так не воспитывали.
— Ну, мам… Во-первых, Алина не осталась одна. Просто еще не встретила того самого. И я не останусь. Карьера любви не помеха. И семье тоже. Нужно же что-то и свое иметь. Самореализовываться…
— Ой, умные все стали, слов-то каких понабирались. Женщине в семье надо самореализовываться. Очаг хранить, детей растить. Я вон с отцом твоим двадцать лет душа в душу, — в конце фразы мама всхлипнула.
Отложив букет, я обняла ее. Она тяжело переживала папину смерть, как и все мы. Очень его любила.
— Ну, мам…
— Все! Все! Давай-ка руки мой и завтракать. А я пока эту красоту в вазу поставлю, — смахнув слезы, сказала мама.
Я послушно направилась в ванную комнату. Вымыла там руки, мельком зацепилась за свое отражение в зеркале. Глаза горят, щеки пылают.
Может быть не стоило отказывать? Что такого — позавтракать вместе? Он так смотрел на меня. И ведь еще далеко не здоровый, а цветы, завтрак… Что богатые и крутые не любят? И что Филипп Викторович — истина в последней инстанции и вот прям всегда прав?
А что, если он передумает и больше не появится? Я его больше никогда не увижу!
От этой мысли стало так больно-больно…
Семь лет назад
— Алин, мне очень жаль, что вы расстались…
— Ничего тебе не жаль, — беззлобно перебила меня сестра, — И я тебя не обвиняю в этом, если что. Ты была права, малышка.
Девушка глубоко вздохнула и сделала большой глоток карамельного макиато, которое очень любила.
— Он козел и бабник. А я как будто не в себе была, вот честное слово. Оглядываюсь назад и только такой вывод в голову приходит. Как будто нашло наваждение какое-то…
— Прости себя за это, дорогая, — я обняла ее. — Мы все совершаем ошибки и влюбляемся не в тех мужчин.
— Угу, — хмыкнула девушка тоже обнимая меня.
За сестру было очень больно и горько. Как сильно болит разбитое сердце я и сама знала не понаслышке. А еще знала, что время обязательно поможет. Вот только промежуток этого самого времени пережить бывает очень и очень трудно.
— Ты приняла правильное решение, знаешь?
— Да…
— И если он снова захочет все вернуть…
— Нет, все, — Алина отстранилась, — Теперь точно все, обещаю.
— Ты не мне обещай, сестренка, а самой себе. Ведь самое главное чтобы ты была счастлива. А с ним у тебя счастья очень и очень мало было…
Алина закивала. Неуловимым движением смахнула слезы с длинных изящно и почти незаметно наращенных ресниц. Они очень красиво подчеркивали ее карие, такие же, как у меня, глаза. Волосы сестра красила в рыжий и выглядело это тоже очень натурально и красиво, словно бы ее родной цвет.
Я тоже как-то по ее примеру попробовала покрасить свои, но это был самый настоящий ужас. А вот Алине шло. Ей в принципе шло почти все. Высокая, на пять сантиметров выше моих ста семидесяти, с плавными изгибами фигуры, пухлыми губами и высокими скулами она была красавицей. Да еще и вдобавок талантливой и пробивной девушкой. Смелой, не то что я. И нет, я не завидовала сестре. Я восхищалась ею и часто хотела стать на нее похожей. Но пока это не особо получалось.
И дело было не во внешности. Меня в принципе устраивала и моя. Рост, фигура, черты лица. Но вот я бы многое отдала за то, чтоб стать такой же уверенной в себе, как сестра. Научиться так же легко, как она, принимать решения, менять свою жизнь, не бояться рисковать и отстаивать себя…
— Ладно, хватит уже говорить обо мне. Что там этот твой Филипп Мудакович? Продолжает донимать?
— Алин… Никакой он не Мудакович. Просто строгий очень. Ну и не отнесся ко мне серьезно поначалу. Но теперь уже все хорошо.
— Хорошо или ты просто не хочешь, чтоб я подъехала к нему и убедительно попросила перестать самоутверждаться за счет моей младшей сестры? — нахмурилась девушка.
— Хорошо! И, Алин, как ты себе вообще представляешь этот разговор? И, особенно то, что будет после него… Я же навечно останусь “принцессой”…
— Другую тебе работу найдем? Что у нас фельдшера в избытке еще и такие, как ты? Знаешь ли, с твоими знаниями можно прям сразу на частную медицину замахиваться, причем легко и просто, а не терпеть за копейки хамство мужика, который бесится от того, что ничего в жизни не добился, в государственной.
— Алин, кому-то нужно работать и в государственных скорых…
— Кому-то нужно, но почему этот кто-то ты? Всю жизнь что ли собираешься пахать за копейки?
— Пока что собираюсь. А что буду делать потом время покажет, — я вскинула голову, — И мне нравится моя работа, пусть даже она низко оплачивается.
— О, — карие глаза сестры азартно вспыхнули, она хлопнула в ладоши, — вот такой настрой мне уже нравится. Вспоминай о нем каждый раз, как Филипп Мудилович захочет повыделываться и я буду за тебя спокойна.
Я не выдержала и улыбнулась. Алинка всю жизнь так делала, брала меня “на слабо”, как это сама называла, чтоб “разбудить боевого хомяка”.
— А на личном у тебя что? Ты о парнях в последнее время ни слова…
— Да, — сразу вспомнился Сорокин и я почувствовала как сердце начинает биться быстрее, а щеки краснеют, — особо нечего рассказывать. Мой график…
— И ты поэтому так покраснела, ага? — заинтересованно прищурилась девушка.
— Алин, мне как-то неудобно… Ты только рассталась, а тут я…
— Ты что
