голова была высоко поднята. — Киллиан — мудак, правда. Но тебе нужно быть на высоте, чтобы он никогда не смог указать на тебя пальцем или обвинить тебя как жену или партнера в том, что тебе чего-то не хватает. Потому что мы чертовски хорошо знаем, что он будет копаться тебе под кожу, найдет все твои недостатки и разорвет тебя на куски, пока твое сердце не остановится у его ног. Не позволяй ему это делать. Никто никогда не должен использовать твои слабости против тебя.
Я облизнула губы, пробуя на вкус свой стыд и проглатывая свои секреты. Селена не знала и половины моей истории…
Никто не знал, потому что единственным человеком, который знал все мои секреты, была Грейслин. И теперь они были похоронены вместе с ней, окрашивая ее могилу моим испорченным прошлым и горечью, которая пришла с ним.
Никто и никогда не должен использовать твою слабость против тебя.
Мало ли она знала…
Киллиан был моей единственной слабостью.
— И помни, клятвы, которые ты даешь, священны, моя драгоценная девочка, — закончила она.
Священные клятвы, сломанное прошлое и запятнанное будущее.
В конце концов, мы с Киллианом должны были сломаться. Независимо от клятв, которые мы дали, или отношений, которые мы разделили.
Через два часа с помощью Селены я спустилась по широкой лестнице замка.
Когда Уильям Спенсер сказал, что эта свадьба будет ни чем иным, как королевской семьей, я не думала, что он имел в виду замок. Но именно там проходила моя свадьба.
Остров Роза-Мария перешел во владение Спенсеров в 1865 году. Тогда он назывался островом Вингинтам. Но в 1875 году, когда маркиз Вингинтам решил сделать остров своим постоянным домом, он переименовал его в остров Роза-Мария, как раз перед тем, как он и его невеста поселились здесь.
Спенсеры были прямым потомком Маркиза Вингинтама. Так что, по сути, Киллиан был чем-то вроде королевской семьи. А этот остров и замок, который вместе с ним? Они принадлежали моему будущему мужу.
Когда я прибыла сюда вчера, я едва успела осмотреть то, что станет моим домом на следующие две недели. Медового месяца не было, но Уильям специально сказал Киллиану, что мы должны провести некоторое время наедине, как муж и жена.
Отсюда две недели на острове Роза-Мария.
Где не было бы папарацци, сплетен, и у нас была бы вся необходимая конфиденциальность.
Ужас наполнил меня при этой мысли. Я могла только представить, через какую жестокость мне придется пройти от рук Киллиана, и некому будет мне помочь.
Не тогда, когда мы были фактически заперты от остального мира и заперты в том, что люди называли замком с привидениями.
— Все гости прибыли? — спросила я Селену, крепче сжимая ее руку.
— Они все здесь и ждут твоего входа, — мягко ответила она. — Но, как и было обещано, список гостей был небольшим. Однако прием, который они устроят через две недели, будет гораздо грандиознее.
Конечно.
По крайней мере, мой отец позволил мне эту милость в день моей свадьбы.
Я специально попросила их, чтобы список гостей был как можно меньше. Только потому, что знала, что эта свадьба закончится катастрофой.
Киллиан едва цеплялся за тонкую нить своего рассудка. Бог знает, что он сделал бы, когда, наконец, достиг переломного момента, и нам не нужна была публика для этого.
— Нервничаешь? — пошутила Селена, когда мы спустились к последней ступеньке, где меня ждал отец.
— В ужасе, — выдохнула я, прежде чем отец схватил меня за руку.
Он с презрением посмотрел на черную вуаль. Я ожидала, что он отругает меня, но вместо этого он мягко улыбнулся, отгоняя свой гнев в сторону.
— Ты выглядишь просто великолепно, дочь моя. Если бы только твоя мама увидела тебя в этот день. Да благословит Господь ее душу.
Ком в горле стал больше.
— Спасибо, отец.
— Назови меня папой сегодня. — Эмоции в его голосе были безошибочными. Он наклонился вперед и целомудренно поцеловал меня в лоб над вуалью. — Я буду скучать по тебе, ужасно. После Грейслин ты была единственной, кто удерживал меня вместе, поддерживал меня. И сейчас…
Я обняла его за талию, положила голову ему на грудь и закрыла глаза, чувствуя биение сердца отца. Это успокоило меня.
— То, что через двадцать минут я стану замужней женщиной, не означает, что я перестану быть твоей дочерью.
— Готова идти к алтарю? — спросил он.
В ответ я обхватила рукой сгиб его локтя. Он похлопал меня по тыльной стороне ладони, а Селена вручила мне мой букет белых и розовых роз. Затем мы прошли через двойные деревянные двери в часовню замка.
У меня перехватило бы дыхание — цветы, украшения, прекрасный солнечный свет, льющийся сквозь широкие панели часовни, — но ничто из этого не шло ни в какое сравнение с тем, кто ждал меня в конце прохода.
Киллиан стоял ко мне спиной и даже не удосужился обернуться, чтобы посмотреть, как я иду к нему по проходу. Мое сердце учащенно билось, а ладони становились потными по мере того, как я подходила ближе.
Его ноги были слегка расставлены, руки опущены по бокам, кулаки сжаты, а спина напряжена. Он выглядел так, как будто ему место в военном строю, а не на собственной свадьбе.
В тот момент, когда я встала рядом с ним, его челюсти сжались, и я выругалась, мышца на его левой щеке чуть не лопнула от того, как сильно он стиснул зубы.
Отец сжал Киллиана за плечо.
— Она теперь твоя.
И это было все.
Киллиан не ответил. На самом деле, он едва ли признал слова моего отца.
— Начинай, — рявкнул он на священника.
Мои мышцы дернулись от резкости в его голосе, и я чуть не вздрогнула. Мои ногти впились в ладонь, и боль успокоила меня.
— Дорогие возлюбленные, мы собрались здесь сегодня, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину в святом браке, — начал священник, и я почти не обращала внимания на то, что он говорил.
Кровь хлынула в мои вены, и я покачнулась, когда онемение медленно взяло верх. Я слышала, как стук моего сердца эхом отдавался в ушах.
Удар. Удар. Удар.
Это было так громко, что я подумала, слышит ли его Киллиан. Мои ноги дрожали, чувствуя себя слабее, чем когда-либо. Я боялась, что они подкосятся, и мне придется произносить клятву на коленях.
Когда пришло время произносить клятвы, священник жестом предложил нам взяться за руки. Киллиан схватил меня своими, шокировав меня — он охотно прикасался ко мне. Я знала, что это было для публики и камер, вспыхивающих позади нас, но моя кожа покалывала, хотя его прикосновение было едва заметной царапиной.
—
