Ознакомительная версия.
Добровольное изгнание из рая
Мать все умилялась – как же ты похож на отца. И это опять раздражало. Прежде всего раздражало перманентное материнское умиление – как всегда, слишком много эмоций, слишком сладко, слишком высокопарно. Все – слишком, впрочем, как всегда. В матери все всегда было в избытке. Павлику всегда казалось, что родители совершенно не подходили друг другу, – какая сила их вообще столкнула и свела пусть даже на недолгие совместные годы? Отец был вечный пример для подражания и детского скрытого восторга. Высок, смугл, худощав, с прекрасными черными волосами и карими глазами. Весь его облик наводил на мысль о каких-то дворянских корнях или наследной военной выправке. Но на самом деле ничего подобного не было, корни были самые обычные, рабочие – и откуда такие стать и аристократизм? Мать была внешне простовата, хотя хорошенькая, особенно смолоду. Белокурая, курносая, с распахнутыми голубыми наивными глазами. Роста она была небольшого, со смешными маленькими ладошками и совсем крохотной ногой тридцать третьего размера. Но тоненькой была только в юности, а родив сына, прилично раздалась, особенно в бедрах. Однако миловидность, обычно к середине жизни исчезающая у женщин подобной внешности, у нее все же осталась, всего немного уступив место простоте. Была она болтлива и смешлива до крайности. Впрочем, так же и легко, как засмеяться, могла она и горько зарыдать. Умиляло ее все – и снегирь на ветке за окном, и немецкий резиновый пупс в витрине, похожий на младенца, и лохматая дворовая собака, и рассказ в последнем «Новом мире», и хрустальный голос Ахмадулиной по радио, и заварной эклер в кафе, и легкий цветастый сарафан, и бабочка павлиний глаз на дачном крыльце. Перечислять это можно было бы бесконечно. А выносить все это? Весь этот бесконечный и постоянный накал эмоций. Ну ладно, это ее дело. А вот отец – технарь, человек расчетов и холодного ума. Ему каково? Павлик вспоминал, как отец морщился и пытался остановить мать: «Шура, довольно!» Потом они долго выясняли в спальне отношения, всхлипывала, а потом смеялась мать, потом шумно втягивал носом и кашлял отец, долго куря на кухне, а потом Павлик засыпал.
Ушел отец, когда Павлику было восемь лет. Объясняться с сыном нужным не посчитал, а через полгода встретил его у школы и предложил зайти в его новый дом. Дома была и новая жена отца – Инесса Николаевна, отцовская сослуживица, из одной лаборатории. Твердый ее голос и строгий вид определенно внушали уважение. Была она совсем некрасива, правда, высока и стройна, в общем, то, что называется статью. Носила унылую прическу и круглые грубоватые очки. Была строга, но беспристрастна.
Павлик ее сначала испугался, но скоро понял, что бояться нечего, что совсем она не вредная, а скорее равнодушная. Его она не очень-то и замечала, задавая дежурные вопросы про школу и отметки. В Инессиной квартире было мрачновато: никаких салфеточек, цветочков, картинок – ничего такого, чем обожала украсить свой дом мать. Готовить Инесса не умела, подавала на ужин либо сосиски, либо пельмени. Причем, не возражая, варил их, как правило, отец. Павлик обожал и то и другое, да многие ли дети любят трудоемкие домашние обеды?
Дома мать его обычно тщательно выспрашивала: что там у отца, как отец, что Инесса, чем кормили, о чем говорили? Павлик огрызался, злился, а мать обижалась и уходила к себе плакать. Ему было ее жаль, но сильнее была досада и даже злость за то, что не смогла удержать отца, а еще за то, что отпустила его легко и сразу, даже не устроив ни одного скандала. Жизнью продолжала восхищаться, правда, теперь реже и тише, а чаще плакала, закрывшись в ванной. Павлик всеми силами боролся с собой – его разрывало на части, он хотел зайти к ней и обнять ее, но побеждало другое, и он, сцепив зубы, злясь и раздражаясь на нее и себя, включал телевизор на самый громкий звук, только бы не слышать, не слышать и не пожалеть. Потом, отплакавшись, бросала ему: «Жестокий ты, в отца!» – и при этом у нее светлели глаза и останавливался взгляд.
Замуж она больше не вышла, да что там замуж! За все эти годы Павлик не заметил никакого подобия любовной истории в ее жизни. Отец иногда, впрочем, не часто, заходил к ним – и мать была в эти дни особенно бестолкова и суетлива, варила любимый отцом фасолевый суп, пекла пироги с капустой, но он сидел в комнате уже подросшего сына, пространно и неконкретно обсуждал будущее Павлика, а мать заглядывала и с заискивающей улыбкой предлагала им ужинать. Отец всегда смущался и отказывался, объясняя это тем, что дома ждет Инесса. И уже подросший Павлик, слегка обиженный за мать, ехидно спросил его как-то, не удержавшись:
– Сегодня у вас сосиски или пельмени?
Мать со вздохом убирала кастрюльки в холодильник и опять плакала в ванной. Когда отец уходил, она обязательно говорила Павлику:
– Тебе не кажется, что отец сильно сдал?
– Не кажется, а тебе этого очень хочется? – хамил Павлик. Почему хамил? Сам не понимал. Мать он уже начал жалеть – первый признак того, что вырос, но по-прежнему стеснялся как-то проявлять свое сочувствие. От стеснения, видимо, и хамил. На Павликово восемнадцатилетие отец подарил ему часы «Полет» и объявил, что алименты закончились. Потом Павлик поступил в МАИ и через пять месяцев, в аккурат после первой сессии, привел в дом жену. Ее звали Лора, она была русская, но из Баку и смешно прибавляла к месту, а чаще невпопад слово «да» – в утвердительном, вопросительном и отрицательном смыслах. Это вот «да» страшно веселило Павлика. Была она высокая, почти длинная, с грустными навыкате глазами и длинной русой косой до пояса. Эта коса и ее постоянное забавное «даканье» Павлика и сразили. Была она из семьи военного, и свадьбу справляли в офицерской столовой подмосковного военного городка. Отец с Инессой подарили громоздкий кухонный комбайн, и Лора заплакала, увидев на дне коробки от комбайна товарный чек семилетней давности. А мать отдала Лоре свою единственную драгоценность – старое кольцо со слегка оплавленным темно-синим сапфиром. По семейной легенде, это кольцо перенесло какой-то пожар в конце девятнадцатого века. Лора как-то сразу объявила, что двум хозяйкам на одной кухне будет точно тесно и что нельзя превращать совместную жизнь в ад. Мать собрала вещи и уехала жить к бабушке, своей матери, старухе со скверным характером, в Томилино, где у той была половина дома – две комнаты и веранда, удобства во дворе. Приезжала она теперь в свою квартиру три раза в неделю – сидеть с внучкой Машенькой, которую обожала. Против этих приездов Лора, конечно, не возражала – теперь она пыталась вести «светскую» жизнь: Консерватория, зал Чайковского, Большой. Возвращались они поздно – после очередного концерта Лора делала томные глаза и говорила, что ей надо немного пройтись, все это «переварить». Никогда она не предлагала свекрови остаться на ночь. Она вообще не любила причинять себе неудобства. К отцу Павлик со своим семейством заезжал редко, примерно раз в полгода. Отец с Инессой писали учебник по физике для вузов и были страшно заняты. Отец внучке сдержанно радовался и дарил какие-то нелепые крупные пластмассовые игрушки, постепенно захламляющие квартиру.
Ознакомительная версия.
