И что же мне теперь делать с этой чертовой девственностью? Зря я не отдалась ему тогда, раньше, не предупреждая. Даже если бы мы и расстались, по крайней мере хотя бы проблема моей дефлорации была бы решена раз и навсегда. Я запретила себе любить этого человека, запретила верить ему, строить планы. Но как запретить себе хотеть его?
Через полчаса я стояла на пороге его дома и нажимала на звонок. Он открыл не сразу. Пьяные больные глаза, окровавленный рот. Он не ждал меня.
– Зачем пришла? – грубо бросил вместо приветствия.
– Хочу поставить точку в наших отношениях.
– Ты уже ее поставила.
– Не совсем. Хочу сделать то, что нужно было сделать с самого начала. Так было бы честнее.
– Я тебя не понял.
Я захлопнула дверь и зашла в комнату. Сбросив шубу, я повернулась к нему лицом. Под шубой было только белье. Он замер в пороге, неподвижный, парализованный.
Я не стала ждать, когда он придет в себя. Просто подошла и поцеловала. Его рот замер в нерешительности. Мой язык пытался его оживить. Он не смог долго сопротивляться. Я застонала, когда он безумно и уверенно вторгся в мой рот. Марат резко и грубо прижал меня к стене. Я ударилась головой и почувствовала себя еще более пьяной. Он схватил меня за голову и оторвался от губ. Смотреть в его глаза было мучительно и невыносимо.
– Что ты делаешь? – сквозь зубы произнес он, и я заметила блестящие капли в уголках его глаз.
Враки! Мужчины не плачут. Всего лишь злость, уязвленное самолюбие, задетая гордость.
– Все просто, – смело смотрю в эти лживые капли, – ты хочешь меня, я хочу тебя. Разве не так ты говорил? Это просто секс.
– Просто секс?
– Да, а потом расстанемся. Навсегда. Давай покончим с этим.
Он набросился на меня и повалил на пол. Его рот накрыл меня, поглотил, растворил в себе. Он был зол. И в этом отчаянном гневе я искала успокоение своей боли. Пусть будет грубым, неистовым, пусть разрушит и уничтожит меня до конца. Только бы не ощущать больше этой нежности, этой тупой боли внутри. Он оторвался от моих губ и снова уставился в мое лицо. К чему теперь эта игра в гляделки? Кому она нужна?
– Не останавливайся, – просила я.
– Я не могу тебя понять.
– И не нужно. Просто действуй.
– Я не могу так, Кэт.
– Можешь. Разве не этого ты хотел? – сказала я и больно ударила его по щеке.
Больше я не видела его глаз. Он яростно набросился на меня, разрывая на части своими губами, языком. Мне казалось, мое тело покрылось ноющими ожогами от прикосновений его рта. Я безжалостно царапала его спину.
– Ты маленькая сучка! – шипел он, хлопая по моей заднице.
– Ты подлый сукин сын, – рычала я ему на ухо, перекатываясь наверх.
– Я ненавижу тебя, – шептал он, кусая мою грудь.
– Я тебя презираю, – признавалась я, впиваясь руками в его волосы.
– Ты подлая маленькая шлюшка, – говорил он, больно дергая меня за волосы.
– Ты старый похотливый извращенец, – кусала я его шею.
– Я тебя уничтожу!
– Я тебя растопчу!
– Мокрого места не оставлю!
– Попробуй! – ловила вызов я.
– Ну держись, маленькая девственница! – прорычал он и сорвал мои трусики.
– Значит, это и есть ваше хваленое орудие пытки? – хамила я, засовывая руку в его трусы.
– Нравится? – задыхался он.
– Не могу разобрать, – едва находила я силы для ответа.
Мы извивались на полу. Мы ненавидели друг друга. И отчаянно желали. Мы превратились в двух животных, идущих на поводу инстинктов. И скоро наши слова заменили рычание, вопли, стон. Я больше не думала о своей девственности. Я желала только одного, чтобы это продолжалось, чтобы это произошло и закончилось. Чтобы поставить точку.
– Я не могу, Кэт. Уходи, – сказал кто-то сверху, и я обнаружила, что тяжесть на моем теле исчезла.
Марат стоял у окна и молча одевался. Я наспех схватила свою шубу, быстро набросила ее на себя и рванула к двери.
– Ты даже этого не можешь, – шипела я уже в дверях.
– Ты права.
– Слушай, а может, ты импотент? – смело озвучила я.
Он резко повернул голову в мою сторону.
– Или голубой? – продолжала я.
– Или, может, это ты меня не возбуждаешь? – неожиданно заговорил он. – Об этом ты не думала?
– Какая же ты все таки сволочь!
– Уходи, Кэт. Или я тебя ударю.
– Больше ты не увидишь меня, обещаю.
– Я очень на это надеюсь.
Я хлопнула дверью и, рыдая, убежала в ночь. Марат сидел у окна и смотрел мне вслед.
– Что это было? – с порога вопрошала Мариша, нарисовавшаяся у меня в дверях в полдень следующего дня.
Мне было не до ответов на столь каверзные вопросы. После чудовищной смеси из вчерашних событий и алкоголя я разламывалась на части и мечтала умереть.
Я тихо завыла и, не поприветствовав подругу, вернулась в кровать.
– Нет ты мне ответишь! – безжалостно заявила Мариша и сорвала с меня одеяло.
– Ну пожалуйста, дайте поспать, – умоляла я.
– Кэт, я все равно не отстану от тебя, пока ты мне все не расскажешь.
Я поняла, что спорить с ней бесполезно, и сдалась на милость победителя.
Пока Мариша заваривала на кухне крепкий чай для моего оживления, я умывалась в ванной. Все мое тело: руки, грудь, спина, шея – было покрыто ссадинами и синяками, следами вчерашних безумств.
– А это еще что такое? – первым делом спросила Мариша, когда я медленно вплыла на кухню.
– Где? – спросила я, прекрасно понимая, что ответом может быть «везде».
– На шее, дорогая. Ты только взгляни, какой засосище. Это что, Руслан оставил?
– Не знаю.
– Что значит – не знаешь? А мог кто-то другой?
– Мог. Марат.
– Марат? Ты же вчера уехала с Русланом.
– Ну да. А потом поехала к Марату, – будничным тоном заявила я, будто бы это было в порядке вещей.
Мариша непонимающе молчала.
– Н-да, подруга, ты удивляешь меня все больше, – наконец выдала она.
– Не волнуйся, – невозмутимо продолжала я, обжигаясь горячим чаем, – секса не было ни с тем, ни с другим.
Маришины брови превратились в домик.
– Хочешь сказать, что тебе и на этот раз удалось оставить Руслика с носом?
– Ага, и с носом, и с глазом, и со всеми другими частями тела.
– И он тебя так просто отпустил? – не верила Мариша.
– Нет, не просто. Сначала мне пришлось хорошенько его отделать.
– В смысле?
– Он сказал, что любит погорячее. Вот мне и пришлось воспользоваться его замечательной хлесткой плеткой и наручниками.
– Ты что его избила? – ужаснулась Мариша.
– Ну да, слегка покалечила.
– И ушла?
– И ушла.
– А он?
– А он остался там на кровати, прикованный наручниками, орущий и стонущий.
Мариша обомлела, побелела, умолкла, а через минуту оглушительно расхохоталась:
