Но в ответ Ханна только грубо скинула его руку. Дарси и сам слишком сильно хотел спать, чтобы настаивать на своем. Он знал, что Ханна мстит ему за подсмотренную сцену с Вики Рэнсом, но он также знал, что до завтра все забудется.
Улыбаясь, он протянул руку и погасил свет. Улыбку вызвало у него воспоминание о собственном убеждении, что он любит Вики Рэнсом. Он просто хотел с ней переспать и хотел очень сильно. Но любовь была здесь абсолютно ни при чем.
Джимми вышел из церкви. Он попрощался за руку со священником и еще с несколькими единоверцами, хотя знал их всех довольно плохо. Он любил слушать мессу в одиночестве.
Католическая церковь стояла на тихой улице. Это было современное кирпичное здание. Джимми прошел чуть ниже по улице, чтобы не оказаться среди людей и машин. Ночь была морозной и ясной. Уличные фонари лили над головой свой рассеянный оранжевый свет, не мешавший Джимми любоваться звездами. Оказавшись, наконец, один, Джимми пошел медленно, прислушиваясь к звукам собственных шагов.
Он остановился, задрал голову. Небо было просто усыпано звездами.
Было утро первого дня Рождества, и Джимми Роуз чувствовал себя прекрасно.
Дверь дома на Аллее Декана Гордону открыл мужчина, которого он никогда не видел раньше. Он был босой и в пижаме, хотя время было не раннее.
— Нина дома? — удивленно спросил Гордон.
— Да, — ответил Патрик, сразу же поняв, кто перед ним. С видимой неохотой он распахнул перед Гордоном дверь. — Заходите. Она наверху.
Нина и Патрик смотрели фильм о Генрихе Пятом. Они провели так вместе не одно утро — закутавшись в покрывала и погрузившись целиком и полностью в сюжет какой-нибудь картины. На полу стояла коробка бельгийского шоколада, пустые бокалы и чашки из-под кофе. На экране телевизора, стоявшего в углу, бесновалась грязная и оборванная армия короля.
— Я предпочитаю версию Оливье, — сказал Патрик как раз перед тем, как раздался стук в дверь. — Она лучше воссоздает дух времени Плантагенетов.
— Да, ты ведь романтик, — рассмеялась Нина. — Но не кажется ли тебе, что грязь, мертвые лошади — все это делает картину более реалистичной?
— А всегда ли хорош реализм?
И вот в дверях неожиданно появился Гордон. Нина сидела с ногами на диване, все еще не перестав смеяться. Появление Гордона было шоком.
Перед ним предстала картина спокойного утра двух зрелых людей. Гордон успел уже забыть, как это бывает. Его собственный дом был сегодня перевернут вверх дном. Дети, бабушка и дедушка, разбросанные по полу коробки и обертки. Как всегда, чисто убранная гостиная Нины и этот вялый незнакомый мужчина — все это являло собой некое целое, в котором не было места Гордону.
— Извини. Я тебя побеспокоил, — сказал он.
Нина вскочила на ноги. На ней были легенсы и свободная кашемировая туника, которую Гордон уже видел на ней раньше.
— Да нет, что ты, конечно нет, — сказала Нина.
На лице ее ясно читалась радость и ожидание чего-то приятного, и Гордон вновь почувствовал боль. Как хотел бы он прийти сюда сегодня с чем-нибудь другим, не с тем, о чем необходимо было сообщить Нине.
— Просто я думала, что сегодня… — Нина сделала пальцами какой-то неопределенный жест.
Гордон понимал, что она имеет в виду. Был второй день Рождества, день, когда детям вручают подарки, а потом рассматривают их всей семьей и вместе играют. Так что не удивительно, что Нина была уверена в том, что Гордон проведет этот день дома.
— Я сказал, что у меня болит голова и мне необходим свежий воздух, — пояснил Гордон. — Что не так уж далеко от истины.
На секунду Гордон забыл об этом бесцветном человеке, стоящем за его спиной. Но Нина не забыла.
— Гордон, это Патрик Форбс, мой старый друг, — сказала она. — Патрик, это Гордон Рэнсом.
Гордон угрюмо поздоровался.
— Привет, — сказал Патрик, пожимая плечами и улыбаясь.
Мужчины пожали руки, прекрасно понимая, что не нравятся друг другу. Получше разглядев Патрика, Гордон догадался, что тот — гомосексуалист. Гордон всегда неуютно чувствовал себя в их присутствии, а то, как держался Патрик с Ниной, явно претендуя на роль защитника и покровителя, заставило антипатию Гордона перейти в откровенную неприязнь.
Еще Гордон был слегка сбит с толку, поняв, что не ожидал застать Нину в чьем-то обществе, даже во второй день Рождества. Они не обсуждали с ней свои планы на праздники. Присутствие здесь Патрика в пижаме, явно чувствующего себя как дома, вновь напомнило Гордону о том, что существует мир друзей, пришедших из прошлой жизни Нины Корт, среди которых ему нет места. Гордон почувствовал жгучую ревность.
— Я думал, мы сможет поговорить пару минут, — произнес он, в упор глядя на Нину.
Брови Патрика поползли вверх.
— Схожу на кухню, приготовлю чаю, — предложил он.
— Ты очень любезен, — благодарно улыбнулась ему Нина.
Гордону казалось, что он вмешался в какую-то игру, правила которой были выше его понимания.
Но как только Патрик вышел из комнаты, Нина подошла к Гордону, вложила свои руки в его и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Гордон обнял ее сгорая от желания и в то же время как бы неохотно.
— Патрик все про нас знает, да? — спросил Гордон.
— Я должна была с кем-то поделиться, — сказала Нина. — Не могла же я держать в себе такую потрясающую новость. Тебе это не нравится?
Нина сияла от радости. Гордон обдумывал про себя, не стоит ли ему скрыть настоящую причину своего визита. Тогда они с Ниной смогут спокойно посидеть вместе среди смятых покрывал и разбросанных по полу листов телепрограммы. Как бы в ответ на его мысли лицо Нины изменилось, сделалось грустным.
— Что случилось? — спросила она.
За окном начинало темнеть. Скоро зажгут фонари. Гордон не отвечал, и Нина повторила вопрос.
— Что случилось? Скажи мне.
Гордон присел на краешек дивана. Почему-то вдруг вспомнилось, как он разжигал для Нины огонь в камине, когда впервые попал сюда, и как потом они с Ниной любовались видом собора, до того, как его скрыли строительные леса. Прошло не так уж много времени. Гордон мог даже точно сказать, сколько. И сколько раз они встречались за это время. Гордону казалось, что очень мало, особенно в свете того, что должно сейчас произойти.
— Марсель сказала Джимми Роузу, что видела нас вместе.
Нина во все глаза смотрела на него. Блики огня, горящего в камине, плясали по ее щекам и отражались в золотых сережках.
— Что же. Это очень плохо, — сказала Нина.
Гордон вопросительно взглянул на нее, но Нине больше нечего было сказать. Гордона начинало раздражать ее равнодушие, но он тут же сказал себе, что Нина еще не достаточно прожила в городе, чтобы хорошо понять сложные взаимоотношения их компании и, следовательно, отдавать себе отчет в том, что значила для них новость, которую только что сообщил Гордон.
