— Но почему? — ощутив укол разочарования, недоверчиво поинтересовалась Эстелл.
— Понедельник, вторник и четверг женская день.
Среда, пятница и суббота мужская день. — Мама Селестайн поворошила пальцем в куриных потрохах, поглядывая на фотографию Френа и бормоча что-то нечленораздельное себе под нос. — Твоя что хотеть узнать о твоя муж?
Эстелл заколебалась, не зная, как точно сформулировать вопрос. Главное, конечно, выяснить, совершит или не совершит Френ сегодня человекоубийство, но спросить так прямо о муже она боялась. Было страшно услышать ответ Мамы Селестайн, а еще страшнее — навлечь на него подозрения. Поэтому она уклончиво произнесла:
— Сколько ему осталось жить, не умрет ли ОН в скором времени?
Мама Селестайн вновь поворошила куриные потроха, не сводя с них пристального взгляда. Потом подняла глаза с едва заметной улыбкой.
— Сегодня не умереть. Твоя муж жить еще долго-долго.
Эстелл с облегчением перевела дух и мысленно возблагодарила Бога.
— И ничего больше? — решилась спросить она.
Колдунья буркнула что-то неразборчивое и пошевелила пальцем куриные потроха, скорбно качая головой. Потом лицо ее посветлело.
— Что-то про твоя. Твоя скоро-скоро получать деньги. Много-много деньги.
Эстелл была разочарована. Деньги им, конечно, нужны, но сейчас ее интересовало совсем другое. И тут ей в голову пришла радостная мысль. Книга, о которой говорил Френ! Ну конечно же! Значит, он и вправду пишет книгу! Френ закончит книгу и получит за нее кучу денег. А если его книгу собираются напечатать, то как же сегодня с ним может стрястись что-то дурное?
Внезапно Мама Селестайн вскочила на ноги.
— Все, все! Про твоя муж больше ничего. Другой раз, может.
Колдунья схватила полотенце вместе с куриными потрохами и понесла его к раковине. Завернула в него останки курицы, все это окровавленное месиво, завязала в узелок и положила его в корзину. И ушла, не произнеся больше ни слова.
Эстелл с отвращением разглядывала раковину, залитую кровью. Ну как ей теперь оттирать это безобразие, ее же стошнит прямо сейчас. Во всяком случае, она хотя бы узнала то, что хотела. Для Френа этот день закончится благополучно.
Через открытое окно доносились звуки шумного веселья. Видимо, идет еще один пеший парад. Она торопливо подкатила кресло к раковине и принялась смывать кровь. Ей надо успеть на балкон к тому времени, когда приблизится парад Рекса. Этого она пропустить не могла.
Рексфорд Фейн уже давным-давно перестал ходить на масленичные парады. Он не любил большие скопления народа. Разве что в собственном доме, где он был полновластным хозяином. Анонимность, характерная для огромной толпы незнакомых людей, его даже несколько пугала. И в этом году, несмотря на то что он возглавлял свиту Рекса, Рексфорд Фейн отчаянно сопротивлялся всем попыткам уговорить его ехать на одной из платформ. В конце концов, вполне достаточно того, что сегодня вечером ему придется присутствовать на балу Рекса.
Поэтому сразу после полудня он устроился в кабинете на первом этаже, позаботился о том, чтобы сигары, стакан бербона и кувшин с водой находились под рукой, и приготовился наблюдать за парадом по телевизору.
Он выключил звук, чтобы его не раздражал весь этот шум и гам, и следил только за изображением. В какой-то момент зазвонил телефон, но трубку он поднимать не стал. Прозвонив дважды, телефон смолк, и он предположил, что трубку снял кто-то из домашних.
Хотя за исключением лишь одного все остальные слуги были отпущены. Однако Одри была еще дома — как предполагал Фейн, у себя в комнате наверху.
Спустя несколько минут после того, как он включил телевизор, к нему в кабинет ворвалась Одри. Она была возбуждена, щеки горели, глаза так и сверкали.
Одета она была в светло-зеленую мини-юбку, белую блузку с глубоким вырезом и бежевые замшевые сапоги.
Приплясывая, она бежала к нему, и Фейн следил за ней влюбленным и восхищенным взглядом. Она была чертовски привлекательной девчонкой, его дочь.
Однако он счел необходимым ворчливо заметить:
— С этой твоей блузкой надо бы поосторожнее, девочка. А то как бы сиськи не вывалились. Сдается, лифчика на тебе ведь нет. Впрочем, ты его никогда не носишь.
— Какой же ты грязный старикашка, папка! — притворно обиделась Одри. — Подсматриваешь в декольте собственной дочери!
— Подсматриваешь! — фыркнул Фейн и пыхнул сигарой. — Да ты такое носишь, что даже слепой углядел бы, что у тебя под блузкой ничего нет! А чего это ты так развеселилась?
— Мартин звонил. Перед уходом на парад. Сказал, что нам нужно встретиться сегодня днем после парада. Сказал, что у него для меня есть кое-какие новости. По телефону ничего больше не стал говорить, но моя женская интуиция подсказывает, что это связано с Ракель. Могу поспорить, что он попросил у нее развод!
Фейн помахал рукой перед лицом, разгоняя сигарный дым.
— Не заводись так, девочка. Может быть все что угодно. Может, он, например, просто хочет… — он сладострастно ухмыльнулся, — пообжиматься маленько.
— А ты действительно грязный старикашка!
— Может, и грязный, но не такой уж и старикашка, так и знай… Как бы то ни было, если он хочет развестись, сегодня вечером мы ему поможем.
Лофтина я проинструктировал. И если все пойдет как надо, он эту Ракель Сент-Клауд в койку вечерком завалит.
— Как только выясню, что Мартин имел в виду, сразу позвоню тебе, — пообещала Одри.
— Встречаетесь с ним у вас в гнездышке?
— А где же еще? — Одри направилась к двери.
— Только не делай того, чего бы я не стал делать! — пронзительно расхохотался Фейн. — Веселись, дочка!
— Это уж как всегда, папка!
Фейн провожал ее взглядом, любуясь соблазнительными движениями ее округлой попки.
Поначалу он был горько разочарован тем, что его первым и единственным ребенком стала девочка. Как большинство мужчин, он, естественно, хотел сына, чтобы тот носил имя Фейна, унаследовал состояние Фейна и его империю. Однако в отличие от большинства мужчин сына он хотел отнюдь не для того, чтобы играть с ним, следить, как он взрослеет у него на глазах. Еще в самом начале своей жизни он обнаружил, что детей не любит; в их присутствии он чувствовал себя не в своей тарелке… и был достаточно умен, чтобы понять, что подобное отношение скорее всего перенесет даже на собственного сына.
С Одри такой проблемы не существовало. Еще не став подростком, она начала проявлять странно недетскую зрелость. Куклы она забросила задолго до того, когда это обычно случается с большинством девочек. С отцом Одри общалась почти на равных. И несмотря на огорчительный эпизод с тем чертовым гомиком, никогда не теряла голову в окружении парней, а потом и мужчин, которые возле нее вились роем. Всегда поступала по-своему, снисходительно принимая их внимание и лесть как должное.
