высасывает душу. И мне стоит огромных усилий, чтобы держаться и не броситься к нему в объятия с визгом: «Твоя!».
Потому что или теперь будет по-моему, или никак.
Салфетки из рук Борис вырывает. Раздвигает мне ноги и сам принимается все вычищать. А я смотрю на вены, что вздулись на руках и выдают его напряжение.
— Потому что тогда бы ты сразу узнал об этом….
Борис поднимает голову, заставляет смотреть ему в глаза, держа подбородок пальцами.
— Умнее меня ты не станешь. Злишься — злись. Но манипулировать мною с помощью ребенка ты не сможешь…
— Не сравнивай. Я бы не дал ему тронуть тебя по-настоящему. Так же, как и ты никогда не сможешь использовать ребенка…
— Думаешь, я не могу стать такой, как ты? А как же то, что я в театре пошла по головам?
— Можно идти по головам любого человека, на которого тебе наплевать. Но если любишь, ты не сможешь причинить ему реальный вред. Испугать, научить, дать возможность выбора, но не навредить…
Борис заканчивает речь, не отрывая глаз. Держит за подбородок и целует. Жадно, дико, словно не было только что животного совокупления. А затем отпускает, выкидывает салфетки в мусорку и просто уходит. Ничего не обещая. Ничем не угрожая. Просто высказавшись и дав мне пищу для размышлений. Основой которых было страшное слово. Его я никогда не ожидала услышать. Страшное, потому что это самая опасная форма манипуляции человеком.
Любовь.
Глава 49
Мысли в голове, как кадры надоевшего фильма, сменяют друг друга не прекращая.
И все они о Борисе, о его такой бездушной реакции на новость о моей беременности. Но если честно я и сама не знаю как реагировать.
Радоваться надо, парить, а мне как будто часть эмоций отрубили. И я ждала их, когда Борис был рядом, но все что получила боль от его слов о любви.
А теперь он снова пропал и две недели не появляется. Хотя каждый раз, когда я захожу в гримерку, ищу его глазами. Или просто смотрю на стену, к которой он меня придавливал.
Все думаю сходить с психологу, потому что состояние мое близко к истерии. Словно стою на краю обрыва, вдыхаю порывы ветра и не могу вздохнуть полной грудью. А все потому что не знаю как жить дальше. Бороться с собой и Борисом или просто расслабиться и плыть по течению? Все бы ничего, но каждая река ведет к водопаду… Падение в который вряд ли оставит кого-то в живых.
— Может тебе аборт сделать? — предлагает Женя и внутри растет буря негодования.
Хочется заорать, чтобы она даже слово такое не произносила. Но я ее понимаю. Ведь на новость о ребенке я почти не среагировала. Словно знала, что так и должно быть. Поэтому смотрю, как она помешивает свой коктейль, строит глазки бармену. И то ли мерные движения трубочки по кругу, либо ее привычное, красивое лицо успокаивают меня.
— Это даже не обсуждается, — убираю руки со стола, куда официант ставит мой чай. Выпить у меня и мысли не возникает. Дело не в ребенке, а в том, что самые важные порой события моей жизни происходят под веществами.
— Ну а зачем он тебе? Ты даже в детский магазин не ходишь…
— Зачем? — вот уж странное занятие рассматривать то, что еще покупать я не планирую.
— Все будущие мамочки так делают, — пожимает она плечами, и поворачивает голову. Мельком проносятся воспоминания о том, сколько лет мы общаемся. Дружим, ссоримся. Она была сестрой моего первого парня, она первая догадалась, что его убил Борис, но она не мстительна, несмотря на всю ее желчную натуру. Если честно, то лучше ее прямолинейность, чем грубое лицемерие. Да, такую подругу можно пожелать каждой. Она всегда скажет правду. Какой бы ужасной она не была.
— Наверное это само самой разумеющееся. Мы не предохранялись…
— Он на ноги встал за неделю до зачатия, откуда бы ты знала? Признайся, ты в шоке.
— Ну хорошо. Да, я не ожидала. Но это не повод избавляться от ребенка…
— Детей надо заводить, если действительно их хочешь. Иначе получаются такие, как я или как ты, — хихикает она.
— А что с нами не так?
— Даже не знаю… — игриво задумывается она. — Я ищу любовь где только можно, считая, что секс может ее заменить, а ты ввязалась в больные отношения, выход из которых только на тот свет.
— Ну если так судить, то можно считать всех людей психически нездоровыми.
— Ну да, в окружении этой девочки, точно будут одни больные…
— Почему девочки, — недоумеваю. — Мне почему — то казалось, что энергетика Бориса должна подавлять мою. Значит будет мальчик
— Причем тут энергетика? Хотя даже если исходить из нее, то твоя сильнее.
— С чего это?
— Потому что мужик, после Афгана, убийца, финансовый гений, делец, директор комбината, на который претендует вся верхушка страны, не может без тебя жить. Так что да, ты сильнее… — откидывается она в кресле, весьма довольная таким умозаключением. — Он пытается тебя дрессировать, только потому что боится сам стать дрессированным. Парадокс…
Мне почему-то становится смешно, а внутри растет ощущения счастья. Но я подавляю его и качаю головой.
— Ерунда. Он задавит меня. Не даст развиваться, не даст жить…
— Господи, Нина. Ты порой такая дуреха. Но это нормально. Я на твоем фоне выгляжу выгоднее… Ты так крепко взяла его за яйца, что он никогда тебя не отпустит. А если захочешь, то будет есть из твоих рук… Подумай об этом, — допивает она коктейль и встает. — Пойдем…
— Ты идешь со мной в театр? — сегодня последний спектакль, после чего театр уезжает на гастроли, в которых я участвовать отказалась. Живот уже начинает появляться, а ощущение усталости не дает отдаваться репетициям на сто процентов.
— Конечно… У вас
