— Не смешно. Я ДОЛЖЕН был знать!
— Зачем? — она пожала плечами. — Что бы это изменило? Ты ничего не смог бы сделать, только расстроился. Да и какая разница? Что было — то было.
— Ну, уж нет! В этот раз ты не отвертишься! Я хочу знать ВСЁ! — он решительно поставил табурет перед ней и сел в ожидании ее длинного признания.
— Саша, зачем?! Я не хочу…
— Во всех подробностях, Арина! — настаивал муж, подвигая к ней стул.
— Лампу в лицо сунешь?
— Надо будет, и наручниками пристегну, если будешь отнекиваться!
— То есть тебя все же тянет на БДСМ. Аверин, я всегда нутром чувствовала, что в тебе есть что-то такое… темное и порочное!
— Прекрати паясничать и рассказывай! — не повелся на ее глупое и неуместное дурачество муж.
Арина рассказала все. В мельчайших подробностях, о побоях, травле и деспотизме собственной бабушки, а также, о безмолвном на то согласии матери, которая прекрасно была осведомлена о бабушкиной натуре.
После ее рассказа Саша открыл форточку шире и снова закурил. Потом чертыхнулся. Затем пошел шквал отборного мата.
— Вот видишь! Ты расстроился, — прошептала Арина.
— Мать знала? Что она с тобой делает… она знала? — спросил Аверин.
— Саша, ну конечно знала! Эта женщина мне — бабушка, а ей-то мать! Предположу, что с мамой она делала вещи и похуже!
— Тогда я вообще ни черта не понимаю! Как так можно? Как можно отдать ребенка в этот ад?!
— По официальной версии после смерти отца и развала СССР мама уехала зарабатывать деньги, — хмыкнула Арина.
— А по неофициальной?!
— Я думаю, что она просто откупилась мной. Саша, бабушка была тяжелым человеком, пока был жив папа, с ней еще можно было сосуществовать. Она при нем не вела себя так. А после… я у мамы вышла откупом. Чтобы наконец-то в первый раз в жизни, бабушка ее оставила в покое и дала дышать свободно. Ну и причина звучала достойно: заработать деньги, чтобы прокормить ребенка! — хмыкнула Арина кощунственному лицемерию и малодушию собственной матери.
— Поэтому ее не было на нашей свадьбе?
— Нет, не поэтому. Просто со временем, я поняла, что моя мама под воздействием тяжелой судьбы, превращается в свою мать. А мне, знаешь ли, с лихвой хватило общения с моей родной бабулей, чтобы ко всему прочему еще общаться с ее точной копией, — сказала Арина и замолчала. Она посмотрела на Аверина, который, кажется, успел выкурить целую пачку за весь ее рассказ.
— Саша, я… не надо меня жалеть! Правда! Не за что. На самом деле, я счастлива. Посмотри на меня! Я хотела стать артисткой — я ею стала. Хорошей, плохой — не важно. Стала, ведь! Я хотела выйти замуж за тебя — я вышла! Я хотела тебя вернуть — ты теперь со мной! Я мечтала о ребенке — он у меня будет! Меня не за что жалеть!
— Я тебя и не жалею, — пробормотал муж. Он поднялся, подошел к ней и обхватил ее лицо широкими прохладными ладонями, заглянув прямо в глаза. — Ты не права.
— В чем? — спросила Арина, прикрыв глаза и с наслаждением вдохнув родной мускусный запах любимого мужчины.
— Я бы мог кое-что сделать…
— Что?
— Вот это… — он коснулся губами ее губ. Его поцелуи не были страстными. Скорее сладкими, трепетными. Оторвавшись от ее губ, он стал покрывать легкими поцелуями ее лицо. Арина не выдержала нежных прикосновений и разрыдалась в его сильных руках…
Аверин молча терпел, пока она оплакивала свое несчастное и несправедливое детство в его объятиях. Он гладил ее по голове и стирал губами каждую ее слезинку. Она даже не предполагала, что когда-нибудь полностью откроется своему супругу, покажет собственную уязвимость и ранимость. И Аверин после этого не отвернётся от неё, как она всю жизнь боялась, а примет, поймёт, поддержит. Если бы она раньше не боялась, возможно, у них был бы шанс на лучшую супружескую жизнь.
— Саша, пообещай мне кое-что, — попросила она, успокоившись, но все же оставаясь в крепких спасительных объятиях любимого мужчины.
— Что угодно.
— После моей смерти не женись сразу, пожалуйста. Пострадай по мне хотя бы годика три, а лучше пять.
— Заткнись! — процедил он сквозь зубы. Она видела, что ее неуместный черный юмор убивал все остатки его самообладания. Только по-другому она не могла. Так ей самой было легче справляться с неизбежной жестокостью судьбы.
— Саша, Василисе нужна будет новая мама.
Муж снова обхватил ее лицо руками и выпалил ей в лицо:
— Не будет у нее никакой новой мамы! Только ты! Не смей, слышишь? Не смей говорить и даже думать об этом! Я все сделаю! Я отдам все, что у меня есть, но ты выживешь! Поняла?
Арина с грустью улыбнулась, прильнула к нему в чувственном поцелуе. Оторвавшись от его губ, она положила голову ему на грудь и прошептала:
— Я боюсь, Саша, в этот раз суровый верховный судья вынес оглушающий вердикт, который обжалованию не подлежит…
— Это мы еще посмотрим, — самоуверенно заявил Аверин. — Запомни, верховные судьи меня обожают… они всегда принимают решение в мою пользу!
Глава 19
«Будь ты проклят небом, Богом, землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом!»― стоя на сцене в специально засаленном халате, но пока еще без грима, Арина выкрикивала любимое бабушкино проклятие из пьесы, которым она одаривала внука: ―«Чтоб на твою голову одни несчастья сыпались! Чтоб ты, кроме возмездия, ничего не видел!»
«У меня есть справка от врача, что я психически больна. Я могу убить, и мне за это ничего не будет. Ты все понял, Сашенька?»― частенько говорила она любимому внучку, когда ребенок делал что-то не по нраву бабули.
«Всю жизнь живу с твоим кретином дедом по принципу: дерьма, но много!»
«Такой безнадежный кретин как ты, Сашенька, может быть похоронен только на задворках психиатрической клиники. Желаю, чтоб дорога тебе была одна — в могилу, кусок дебила!»
«Пойми, Сашенька, когда человек потеет, он теряет сопротивляемость организма, а стафилококк, почуяв это, размножается и вызывает гайморит. Запомни, сгнить от гайморита ты не успеешь, потому что, если будешь потный, я тебя убью раньше, чем проснется стафилококк».
«Идиот! Стафилококк проел твой мозг! Господи, за что мне такое наказание?! Не ребенок, а исчадие ада! Это все из-за твоей матери, потаскухи пляжной… Такая сволочь, как ты, ничего путного сделать не сможет. Мать эту сволочь бросила, а сволочь постоянно гниет и воняет!»— никто не догадывался, как часто сама исполнительница роли слышала подобное от своей бабушки.
Арина подобрала идеальную интонацию для непрекращающейся ругани своей героини. Изменила собственную речевую характерность. А Творческий оказался прав! Учитывая ее теперешнее интересное положение, психофизика роли ей прекрасно подходила. У Арины тянуло поясницу, в ней стало меньше энергии, она стала ходить медленнее из-за отекших ног. Стоило надеть костюм, добавить грим, и вот из беременной женщины, она запросто превращается в ворчливую угрюмую старушенцию.
В спектакль ее ввели очень быстро. За одну репетицию они успели пройти почти половину спектакля. Время для раскачивания у Арины не было. Пришлось запоминать на ходу, в какой мизансцене стоять, куда поворачиваться и какой реквизит она должна использовать.
Обычно в конце репетиции раздаются довольные, а чаще недовольные замечания режиссера задействованным в спектакле артистам. Сегодня же на сцене воцарилась гробовая тишина. Даник Творческий молчал и сильно хмурился. Вся труппа замерла в ожидании либо похвалы, либо нагоняя от режиссера. Арина стояла на краю авансцены и практически не дышала.
Даник же развернулся и просто вышел из зала. Это могло означать только одно: она не справилась с ролью…
Арина нашла его на улице, где молодой режиссер курил сигареты одну за другой.
— Даник, — окликнула она его. Но он лишь отвернулся и потер глаза. — Боже, ты что плачешь? Даник, не расстраивайся! Я же тебя предупреждала! Это изначально было самоубийством на такую роль приглашать не возрастную актрису! Слушай, ничего страшного не будет, если ты перенесешь премьеру. Подождешь Антонину Семеновну. Она поправится, и вы сыграете спектакль в новом сезоне!
