Буду с собой честным: я её капитально подвёл. Обманул, послал сгоряча, накосячил. И даже не сомневаюсь, что подработка тем же таксистом или доставщиком пиццы ничего не изменит. Всё повторится по новой, едва в графе расходов появиться малейшая брешь. Я втихую снова сорвусь туда, где быстро и дорого.
Свобода к которой я так рвался на вкус оказалась как сахар из стекла. Мне от неё сводит мышцы, кишки и всё, что только может сводить, но снова толкать нас в ту же яму, значит окончательно потерять доверие Веры. Сам не пойму, на что надеюсь, но я точно не готов от неё отступиться.
Затем освоение бизнес-планов помогало мне сдержаться от соблазна сорваться на поиски. Вернись Поплавская домой, она бы не оставила кошку. Неувязка. Теперь только Верины родственнички могут дать мне её новый адрес. Могут, но дадут в лучшем случае в челюсть. Так себе перспектива. Захочет – сама про наш залёт расскажет, а я стучать не собираюсь.
Мда, дров наломал на полярную зиму.
Неверными от недосыпа руками тянусь к телефону, чтобы в сотый раз набрать до боли знакомый номер. Недоступен. От беспокойства за Веру мутит, хотя не ел уже давно, тем более хот-доги... Я скучаю. Признаю. И снова вопрос ребром: ну найду я её, а дальше? Ничего ж не изменится. Безнадёга ежесекундно режет по живому, кромсает эхом её смеха, дразнит цветочным запахом на постельном белье, тянет жилы, но жалеть себя не выход. Нужно что-то делать.
Даже в тупиковом положении есть свои плюсы: безысходность вынуждает находить решения там, где в привычных условиях искать не дерзнёшь. Поэтому следующим набираю номер Беды.
– Не спишь?
– Рехнулся что ли? В семь вечера?
– Приходи ко мне. Тема есть. И пять банок пива.
Хлопнув какой-то скрипучей дверцей, он некоторое время шуршит одеждой, кроет тихим матом жёванный псом ботинок, и только затем бодро отвечает:
– Замётано. Только Леру к маме отвезу, они пироги печь собрались. А что хоть за тема?
– Прибыльная.
– Я завязал, ты же знаешь, – как по щелчку сникает его энтузиазм.
– А если я скажу, что это наш шанс выбиться в люди? Легально.
– Тогда лучше сразу продолжи в чём подвох.
– Нужен стартовый капитал.
– Много? У меня в принципе есть заначка...
Устало смеюсь и сразу опережаю следующее предложение.
– Не хватит. И нет, двум студентам ни один банк столько в кредит не даст. Я знаю, ты своего старика не простил, – мне не по себе от необходимости ставить перед другом такую задачу, ведь родной отец в своё время сломал Беду не только физически. И всё же... – Мне больше не к кому обратиться, а сроки горят. Если не хочешь идти к нему на поклон, не обижусь. Просто сведи нас, я попробую доказать, что способен за пару лет вернуть всю сумму с лихвой. Свою Веру я почти потерял, мне терять больше нечего.
– Гонишь? – в тихом голосе Тимура появляются незнакомые нотки. – Когда мы с Лерой чуть не упустили друг друга ты добровольно вызвался свахой. А ведь мог попытаться её утешить. Мог, – прерывает он мой гневный протест. – Но остался другом. Думаешь, тебе меня нужно уламывать? Доставай своё пиво, через полчаса буду. Расскажешь что да как.
Ну держись, Вера. Я всё равно тебя найду. И когда это произойдёт, докажу, что мне можно верить.
* * *
Вера
– Вера, я не понимаю, что с тобой происходит. Ты будто целенаправленно отсекаешь себя от семьи, – кусает укором голос папы. – Это всё из-за того парня?
– Нет, конечно, – говорю на выдохе, сжимая в руке телефон так крепко, что немеют пальцы. – Наша лодка разбилась о быт ещё на берегу. Мы не успели... у нас ничего общего. Совсем.
Сглатываю ком, что душит каждый раз, как мысли возвращаются к Матвею и, зажмурившись, приваливаюсь к припорошенному снегом забору. Пронизывающий ветер качает ветки яблони, растущей у крыльца моего нового дома, и громко свистит, подталкивая в спину, будто поторапливает. Болеть нельзя. Ещё бы можно было ничего не чувствовать.
Зародившаяся внутри меня жизнь гонит в тепло протопленных стен, заставляя идти вперёд не обращая внимания на усталость и непогоду. Машину замело по самые окна из-за чего в магазин за сгущенкой пришлось пойти пешком. Это, пожалуй, единственная моя прихоть: никаких несочетаемых или экзотических продуктов, обычная сгущенка в жестяной банке. Кое-кто растёт сладкоежкой, совсем как его отец...
– ... Ну так что скажешь? – приобретает вопросительные нотки папина тирада.
– Повтори, пожалуйста, не расслышала, – уточняю, толкая плечом калитку.
– Скажи куда приехать. Заберу тебя. И не плохо бы записаться на приём к Иванычу, психолог он хороший, вернёт нам прежнюю разумницу за пару сеансов.
Вот поэтому я даже не рассматриваю возможность ему открыться. Отцу подавай его маленькую беззаботную Веру, с которой он ходил охотиться на фазанов в заброшенном саду, и варил уху на берегу местного озера. А если увидит живот, вообще запрёт в одной квартире с матерью и станет каждый день допытываться "кто у нас папа?", с единственной целью – отстрелить яйца мерзавцу, который посмел отказаться от его внука.
Потом я обязательно признаюсь семье, а сейчас покой и тишина – единственное, чего мне хочется.
– Пап, ты был намного младше меня, когда оставил родной посёлок ради учёбы в чужом далёком городе и карьеры хирурга. Ты свою мечту исполнил. У меня, может, тоже есть мечта... Не держи меня, я уже не ребёнок.
– Судя по вою ветра, ты грезила стать полярником, – ворчит отец. – Дай хоть новый адрес. У меня отпуск скоро, приеду. Помогу, чем смогу.
Он знает этот адрес не хуже меня – посёлок Вишнёвка. Место, где мы гостили каждый последний месяц лета, пока лет девять назад не стало дедушки. Дом продали, дорогу сюда забыли. Отец никогда не страдал чрезмерной сентиментальностью.
– Папуль, ты уже помог, – морщусь от натужного скрипа входной двери. – Дал мне руки, ноги, голову и какой-никакой стартовый капитал. Не пропаду. Ну всё, не переживай так, созвонимся. У меня ещё медведи белые некормленые.
Попрощавшись, обметаю веником снег с сапог и с наслаждением стягиваю промёрзший пуховик. Теплеет, кажется, даже на сердце.
Дом, милый дом...
Только мой, пусть и купленный наспех из трёх возможных вариантов. Небольшой, но ухоженный, в десяти минутах ходьбы от гимназии, где, как всегда, не хватает учителей. Свежий воздух, домашние яблоки,
