Ознакомительная версия.
Он повернулся к ней и угрюмо спросил:
— Ну а теперь, может, скажете, кто вы такая?
Рассказ, который услышал Петр, произвел на него примерно такой же эффект, как удар вазой по голове. Странная девушка из Петербурга выдала все драматические перипетии своей жизни и на закуску шокировала эпизодом их с Фаней обмена квартирами. В финале повествования Петр как-то совсем потерялся и, чтобы прийти в себя, попросил напоить его чаем.
Чай пили на кухне. Петр удивленно рассматривал девушку. Признал, что девица попалась необычная. Лысая. Абсолютно внезапная. Разящая наповал тяжелыми предметами.
— Я вхожу, а на меня летит валькирия с шашкой наперевес, — он попытался обратить все в шутку. — И без лишних выяснений — хрясь и по башке!
Броня извинилась за «приветствие вазой в голову», мол, откуда мне было знать, я лежала голая и несчастная, уже почти спала, а тут вламывается в квартиру посторонний мужчина с неизвестной целью, какой реакции вы, Петя, от меня ждали?
Петр махнул рукой, ничего, дескать, пустяки, спасибо, что вообще не убила. Потер голову, где от удара начал расти рог. Завтра будет большой, как у носорога. Броня застенчиво улыбнулась. Когда она смущалась, на лице проступал нежный румянец.
Петр удивился:
— Ты чего смущаешься? Надо же… Атавизм какой-то. Мне казалось, что в наше время способность смущаться как отпавший за ненадобностью хвост, к примеру.
Броня пожала плечами и подлила ему еще чая.
— Значит, ты в Москве уже три дня? И чем ты тут занимаешься?
— Так, сижу дома. Убиваю время…
— «Я убиваю время, время убивает меня», — он усмехнулся. — Понятно. А чего дома сидишь?
— А куда ходить?
— Ну, я не знаю, Москва большая, концерты, театры, выставки.
— Спасибо, не интересует!
— Зачем же ты сюда приехала?
— Сама не знаю. Наверное, страдать. И честно страдаю.
— Про несчастную любовь я уже понял. Неужели все так безнадежно?
Броня печально вздохнула и рассказала новому знакомому про кодекс Иродо, закончив сакраментальным: «А вы бы, Петя, оценили подобный подвиг во имя любви?»
Петр поперхнулся чаем, не желая даже представлять себя в такой экстравагантной роли — ему бы не понравилось, если какая-нибудь девушка, им вдохновленная, вдруг начала отрезать волосы, а также другие части тела. Кстати, когда Броня рассказала про идею с отрезанием пальца, Петр схватился за голову и едва не взревел: «Да на что ему твой палец? Какая с него польза?!»
— Это акт любви! — печально и гордо сказала Броня.
Петр не выдержал и отрезал:
— Акт любви — это другое. Объяснить, что именно?
Она смутилась. Он долго молчал, тарабаня пальцами по столу, потом поинтересовался, не голодна ли Броня. Та честно призналась, что не знает, мол, как-то не до еды было. Он прошел к холодильнику, открыл его. Там стояла только бутылочка с соевым соусом.
— Ясно, — мрачно сказал Петр. — А тебе не говорили, что страдать можно и на сытый желудок?
Броня равнодушно пожала плечами, дав понять, что такие пустяки, как еда, ее не волнуют.
Петр задумался, что ему делать с этой чудачкой, свалившейся на его голову невесть откуда. Уйти? Пусть сама разбирается со своими проблемами? И то верно! Как-нибудь, глядишь, все наладится и без его срочной психологической помощи! Он взглянул на нее — девица понурила голову, того и гляди опять зальется слезами. Ладно, для начала ее нужно хотя бы накормить.
— Собирайся!
— Куда? — растерялась Броня.
— Ужинать. Поедем в ресторан!
— Я не хочу!
— Я тебя не спрашиваю!
* * *
В ресторане, оказавшемся, с Брониной точки зрения, чересчур помпезным, она смущалась, чувствуя себя среди модных декораций и разодетых посетителей инородным телом. Петр заказал несколько блюд и буквально заставил ее поесть. Она вяло поклевала какой-то салатик, скорее из благодарности к Петру — все-таки старался человек. А вот от предложения выпить Броня не отказалась, надеясь, что от вина осмелеет. Ей хотелось избавиться от скованности и быть естественной.
— Откуда ты такая взялась? — спросил Петр, разглядывая ее. — С какой луны или звезды?
— Я из Питера.
— Ну да, странный город, странные девушки! Ты почему ничего не ешь?
Она честно призналась:
— Не хочется… И вообще мне здесь как-то неуютно.
— Почему?
— Так… Место неприлично роскошное, наверное, дорогое. Кажется, что я здесь не к месту. У тебя бывает так, что ты чувствуешь себя «не к месту»?
Он пожал плечами:
— Не знаю, не думал об этом.
— Значит, не бывает, — вздохнула Броня.
Петр улыбнулся:
— Ну, если честно, то бывает. Правда, редко.
Броня обрадовалась неожиданной поддержке:
— А бывает так, что вот ты чувствуешь — город очень большой, нет, просто огромный, а ты маленький, тебе неуютно и одиноко, в этом городе тысячи людей, но никому из них нет дела до тебя, и ты идешь по улицам и понимаешь, что тебе некуда идти. И не к кому. И так паршиво от этого. Бывает?
Он так искренне улыбнулся, что она мгновенно почувствовала к нему симпатию и доверие. Кстати, вино начинало действовать, и ресторан перестал казаться ей противным, посторонние люди куда-то исчезли, остался только их столик с зажженными свечами и лицо Петра напротив.
— А бывает, что от какого-то запаха или вкуса вдруг нахлынут сотни ассоциаций и воспоминаний из детства?
А у него так бывает. И это ему тоже знакомо. А то, что он только что сказал, понятно ей. Она переживала те же ощущения много раз.
А глаза у Петра серо-голубые… Хотя нет — скорее, голубо-серые, потому что голубого больше. А ресницы пушистые. Девочкины ресницы. Даже странно, как у такого высокого, плечистого парня вдруг такие ресницы. И он все понимает. Вот она только что призналась ему в самом сокровенном — в том, что ее первой любовью был Пушкин, а Петр не засмеялся, а восхищенно присвистнул: «Надо же! Не какой-нибудь сопливый Вася из параллельного класса, а Пушкин! Влюбиться в Пушкина — это, может быть, самое лучшее, что может случиться с девочкой в нежном карамельном возрасте!» — и попросил рассказать о Пушкине.
А что рассказывать? В семь лет она узнала о том, что Пушкин был убит на дуэли, она его пожалела и полюбила. А Дантеса возненавидела и хотела убить. Когда узнала, что Дантес уже умер, даже расстроилась, что не сможет отомстить за Пушкина. Пушкин был для нее другом и возлюбленным, она держала под подушкой его портрет и книгу стихов.
Она призналась, что до сих пор любит его стихи. Петр попросил прочесть самые лучшие. Броня с удовольствием согласилась, после каждого стихотворения подкрепляясь вином. И так как она была начитанной девушкой и стихов знала много, в итоге сделалась совсем пьяная. Петр страшно развеселился, сказал, что легкая степень опьянения ей весьма идет, она становится «невыразимо очаровательной и забавной! Но если она будет кричать „Я помню море пред грозою…“ так громко, их, пожалуй, выведут!»
Ознакомительная версия.
