—Насчет Уитфилда не волнуйтесь. Я возьму это на себя.
Мерритт только кивнул в ответ. Он уже понял, что у дочери Паттерсона есть голова на плечах.
—Ваш отец — удачливый человек. Если он будет благоразумным, тогда я не вижу ничего, что помешало бы ему жить полной жизнью и продуктивно работать.
—Я могу его увидеть?
—Минут пятнадцать не больше! Он нуждается в тишине и покое.
Джоанна вошла в маленькую, отгороженную занавеской палату блока интенсивной терапии. Отец лежал точно так же, как и ночью, с закрытыми глазами, и был подключен к аппаратам. Однако цвет лица изменился в лучшую сторону. Джоанна, стоя у кровати, рассматривала отца до тех пор, пока он не открыл глаза.
Ему потребовалась всего мгновение, чтобы разобраться в ситуации. Джоанне тут же пришло в голову, что это был самый долгий за всю жизнь контакт между ними. Она поняла, что отец узнал ее, и, наклонившись, прижалась щекой к его щеке.
—Доброе утро. — Соблюдая осторожность, она старалась говорить как обычно. — Ты нас напугал.
—Джоанна! — К ее удивлению, отец взял ее за руку. Карл никогда в жизни не выглядел таким одиноким и слабым. — Что они тебе сказали?
«Что же, ему страшно», — подумала она, и в ее душе шевельнулось сочувствие. Джоанне не могло прежде прийти в голову, что отец может испытывать страх.
—Что ты удачливый человек, — коротко ответила она. — А еще сказали, если ты будешь проявлять благоразумие, мир увидит еще не одно детище Карла У. Паттерсона!
Она выбрала как раз нужные слова. Джоанна и не предполагала, что настолько хорошо знает своего отца.
—Чертовски неподходящее время выбрал мой организм для своих дурацких фокусов. — Он окинул взглядом палату, и момент близости канул в никуда.
—Персонал пытается связаться с Тони, — сообщила Джоанна. — Уверена, что она скоро здесь появится.
Обрадовавшись, Карл снова взглянул на дочь.
—Они говорят, что собираются продержать меня на своей привязи еще целый день!
—Да. Будешь волноваться — получится больше.
—У меня осталась работа, которую не сделаешь на больничной койке.
—Хорошо. Я попрошу их отпустить тебя. Ты снова станешь руководить монтажом «Огненных полей», пока опять не свалишься!
Выражение нетерпения на лице Карла сменилось ошеломлением, а потом изумлением, что редко бывало обращено к дочери.
—Думаю, я смогу взять пару выходных. Но я против того, чтобы к этому прикасался косорукий Уитфилд!
—Я уже вызвала Ломана.
Выражение его лица тут же стало напряженным, и Карл вновь превратился в холодного, брюзгливого человека, с которым она прожила большую часть жизни.
—Прости, если я переступила границы моих полномочий, но когда я вчера поздно вечером позвонила Уитфилду и рассказала ему о положении дел, то решила, что ты предпочтешь Ломана.
—Ладно, ладно. — Он замахал руками, пресекая ее объяснения. — Я и вправду предпочту Ломана. У Уитфилда есть свое место, но, видит Бог, оно не в монтажной. Что с прессой?
Он уже забыл про страх, подавив вздох, подумала Джоанна. Дело, как всегда, было превыше всего.
—Все под контролем. Твой пресс-секретарь сегодня утром выпустил пресс-релиз и будет обновлять его по мере необходимости.
—Хорошо, хорошо. Надо сегодня встретиться с Ломаном. Устрой это, Джоанна.
—Нет.
Он уже вошел во вкус строительства планов, процесс набирал обороты, и отказ только разозлил его.
—Нет? Какого черта ты хочешь сказать этим «нет»?
—Это не обсуждается. — Голос у нее был спокойным, и это порадовало Джоанну. Одно время от такого же тона с его стороны ее бросало в дрожь. — Это станет возможным через день-другой, когда ты окрепнешь и тебя переведут в отдельную палату.
—Я сам устраиваю свою жизнь!
—Никто не знает об этом лучше меня.
—Если ты надумала подсидеть меня, пока я лежу...
Тут в ее глазах появилась ярость, охладившая его пыл. Карл никогда прежде не видел у нее такого взгляда и не осознавал его силы. А если даже такой взгляд и бывал, Карл ни разу не удосужился его заметить.
—Мне ничего от тебя не нужно! Когда-то было нужно, но я научилась жить без этого. А теперь извини, но мне нужно заняться шоу, продюсером которого являюсь я сама!
—Джоанна! — Она уже отодвигала занавеску, чтобы выйти. Ее остановила дрожь в его голосе.
—Да?
—Прости меня!
«И снова в первый раз», — подумала Джоанна, заставив себя вернуться.
—Ладно. Доктор не велел мне долго сидеть у тебя, да я, наверное, уже тебя утомила?
—Я был на волосок от смерти!
Он сказал это, словно старик, дряхлый, испуганный старик.
—Ты поправишься.
—Я был на волосок от смерти, — повторил он. — И хотя я не могу сказать, что передо мной прошла вся моя жизнь, несколько эпизодов я себе представил. — Он закрыл глаза. Его приводила в бешенство необходимость помолчать только затем, чтобы набраться сил и говорить дальше. — Помню, я усаживался в лимузин — кажется, я ехал в аэропорт. Ты стояла на ступеньках с тем псом, которого навязал мне Макс. Казалось, ты хотела окликнуть меня и попросить остаться.
Джоанна не припоминала именно этот случай, потому что их было очень много.
—А если бы я это сделала, ты бы остался?
—Нет. — Карл вздохнул, но без сожаления, а лишь констатируя факт. — Работа всегда была для меня прежде всего. Я никогда не мог наладить свою семейную жизнь так же хорошо, как выпуск фильма. Твоя мать...
—Я не желаю говорить о матери!
Он снова открыл глаза.
—Она могла бы больше тебя любить, если бы меньше меня ненавидела!
Это было больно. Даже зная об этом все эти годы, она ощутила боль, услышав, как это было произнесено вслух.
—А ты?
—Работа всегда была прежде всего, — повторил он. Он устал, слишком устал, чтобы сожалеть и извиняться. — Ты вернешься?
—Да. После записи я снова приеду сюда.
Отец заснул прежде, чем она отодвинула занавеску, чтобы выйти.
Особняк Макса Хэддисона был столь же утонченным и ухоженным, как и его хозяин. Слуга вел Сэма по тридцатикомнатному дому, приобретенному актером четверть века назад. Терраса была уставлена шезлонгами с мягкой обивкой и полдюжиной плетеных кресел, как будто приглашая компанию располагаться и отдыхать с комфортом. В одном из кресел, свернувшись клубочком, посапывал старый золотистый ретривер.
Макс Хэддисон совершал заплыв в сверкающем бассейне в форме буквы L у подножия террасы. За скошенным лугом, почти скрытый за стогами сена в виде брусков, находился теннисный корт. К востоку располагалось поле для гольфа, различимое вдалеке только благодаря флагу.
