Мэтт вышиб мозги Конраду? Насколько я знаю, Мэтт пока что ничего не сделал с Конрадом.
Не знаю, что это за встреча, но знаю одно: уверена, что не собираюсь идти в кабинет директора со своей мамой. Там и одной находиться не слишком–то хорошо.
Она делает глоток мятного чая, который нам приготовили, пока мы ждали в приемной. Выражение ее лица дает понять, что она готовила для меня западню с этой информацией.
— Несправедливо, — заявляю я.
— Что несправедливо? — спрашивает она, притворяясь, что не сделала ничего такого.
Такое ощущение, что я ссорюсь с Трейси, а не с мамой.
— Ты знаешь.
— Роуз, — спрашивает Кэрон, — ты в первый раз слышишь об этой встрече?
Я киваю. Кэрон смотрит на мою маму, которая внезапно решает долить в свой чай горячей воды из супер—высокотехнологичного кулера Кэрон, стоящего на другом конце комнаты.
— Кэтлин, ты собиралась перед приходом сюда поговорить с Роуз об этой встрече?
Мама наблюдает, как горячая вода наполняет ее чашку.
— Просто из головы вылетело.
Кэрон поднимает брови:
— Ты понимаешь, что мы в нашей беседе не об этом договаривались?
— Отстойно, что вы вдвоем проводите свои сессии. Это дает ей преимущество, — говорю я Кэрон.
— Это даже больше, чем приветствуется, если ты будешь ходить со мной раз в неделю, а не раз в две недели, — говорит мама, возвращаясь обратно на диван.
— Кэтлин, эти сессии не должны быть полем боя.
Мой брат самодовольно улыбается, с наслаждением наблюдая, как мама получает словесный отпор от своего мозгоправа.
— Я заметила, — говорит мама.
Кэрон ждет.
— Извини, Роуз, — нехотя произносит она.
Могу сказать, что ее раздражает необходимость извиняться передо мной. Она же в последнее время считает, что я во всем перед ней виновата.
Это чувство взаимно, Кэтлин.
— Давайте вернемся к теме разговора, — предлагает Кэрон.
— Питер, ты должен до завтра решить, что будешь делать, — говорит мама.
Питер возвращается к своей игре с подбрасыванием ключей, как будто его ничто в этом мире не волнует.
— Есть еще что-то, о чем ты хочешь поговорить? — подсказывает Кэрон.
Когда мамино уверенное выражение лица становится испуганным, я понимаю, что мы подошли к настоящей причине, по которой здесь собрались.
— Я бы хотела поговорить о Дирке. Тейлоре, — добавляет она, словно у кого–то есть сомнения, о каком Дирке.
У меня замирает сердце. Питер роняет ключи — они выскальзывают из его руки и, звеня, падают на журнальный столик.
— Продолжай, — ободряет Кэрон.
Мама прокашливается.
— Мы с Дирком подружились...
— Вы не друзья, — перебиваю я.
— Дай ей закончить, — говорит Кэрон с такой мягкостью, которая дает понять, что мама сейчас объявит о том, что я по-настоящему возненавижу.
— Он пригласил меня на ужин. Я сказала «да»...
— Нет, ты не сказала, — вырывается у меня изо рта.
— ...и мы идем в ресторан на следующей неделе.
Мама задерживает дыхание, со страхом глядя на меня, как будто она ждет, что я скажу нечто ужасное.
Когда моя мама начала ожидать от меня оскорблений?
Наверно, после того, как я начала ее оскорблять.
— Это свидание? — спрашиваю я.
— Да.
— Но... как насчет папы? — шепчу я, пересиливая боль в горле от подступающих слез.
— Милая, я люблю твоего отца. И всегда буду любить, — она трет лоб, словно у нее болит голова. — Ужин с другим человеком этого не изменит.
— Но Дирк... Он... — я не могу подобрать слова, чтобы выразить свое смущение.
Разве мама не должна хотеть пойти на свидание с кем-то, похожим на папу? Если она будет встречаться с тем, кто кардинально от него отличается, значит она никогда не любила его по-настоящему?
— У него нет ничего общего с папой, — наконец говорю я.
Питер фыркает.
— И?
— Ну, разве это не значит...
— Ой, Роуз, повзрослей сначала, — говорит Питер.
— Питер, — предупредительно говорит мама.
— Ну и что, если ты будешь встречаться с Дирком? Не такая уж проблема. Папа же умер.
Я снова начинаю плакать. Мама резко поворачивается и хватает Питера за руку. Питер быстро выпрямляется, словно думает, что ему придется защищаться физически.
— Знаешь, что меня больше всего в тебе беспокоит в этом году? — говорит она жестоким тоном, которого я никогда раньше не слышала. — Ты стал недобрым.
Питер отбрасывает ее руку и откидывается назад, скрестив руки на груди и пытаясь скрыть тот факт, что ему нужна минута, чтобы прийти в себя.
Если бы я не ненавидела Дирка раньше, уверена, что возненавидела бы его сейчас. Это он виноват в том, что мы здесь и так себя ведем.
— Что с тобой происходит, Роуз? — тихо спрашивает Кэрон.
— Он умер совсем недавно, — говорю я, используя тыльную сторону ладони вместо носового платка.
— Он умер два года назад, — говорит Питер.
— Полтора года назад, — поправляет мама.
— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я ее. — Потому что Дирк — кинозвезда, а папа был всего лишь инженером?
Мама кажется огорошенной, будто готовилась ко всему, что я могу сказать, за исключением этого.
— Я очень горжусь твоим отцом... тем, каким он был умным, и как он пытался помочь людям в Ираке восстановиться. А о том, что папа был инженером, а Дирк — актер, даже говорить не стоит.
— Это неправда! — возражаю я.
— Роуз, люди разного возраста по–разному переживают горе, — говорит Кэрон, когда становится ясно, что мама не будет реагировать на мои слова. — Взрослых скорбь может заставить задуматься о том, что они наполовину прожили жизнь — и им хочется жить как можно более полной жизнью. Молодым людям скорбь может приносить чувство брошенности. Ты переживаешь из-за того, что Дирк собирается забрать у тебя маму?
Мой мозг подсказывает, что если я так отношусь к маме, то буду только рада, если Дирк ее заберет — да и папа, наверно, тоже был бы рад. Но слезы, бегущие по моим щекам, говорят о чем–то совсем другом.
— Если она собирается жить полной жизнью, встречаясь с другим человеком, не моим папой, тогда мне нужен мой сайт.
Слышу, как мама хлюпает носом — она тянется к коробке передо мной и достает из нее носовой платок.
— Я чувствую, что взаимодействие с людьми на этом сайте постоянно держит тебя в состоянии скорби по отцу, и ты не можешь уйти от него, — говорит она.
— Я и не хочу от него уходить.
Я слышу панику в своем голосе, но даже не пытаюсь ее скрыть. Мысль о том, чтобы уйти, выводит меня из себя. Сейчас я помню о папе через скорбь. Если бы у меня не было печали по нему, он бы просто уплыл и растворился на задворках моей жизни, которая будет продолжаться без него. Как будто его никогда и не существовало.
