В антракте они ели мороженое и смотрели на реку. Дома близнецам строго-настрого запретили брать с собой компьютерные игры; все знали, что тетя Милли подобных увлечений не одобряет.
— А вы знаете, что Шекспир жил над лягушатником, который парики делал? В квартире выше этажом, — сообщил Ланс.
— Над французом, мастерившим парики, — пробормотал Рекс, ляпнув мороженым на свои новенькие хлопчатобумажные брюки.
— Правда? — удивилась Милли. — Какие интересные вещи рассказывают вам в школе.
— Он был трудоголиком, — вставил Джек; о Шекспире он знает мало, но очень уж хотелось добавить толику к их багажу знаний. Надо будет тихонько, чтобы Милл не пронюхала, смотаться в Баундз-Грин и обратно. — Жил в Барбикане [72]и работал до седьмого пота.
Но эта тема уже наскучила близнецам, они во все глаза смотрели на человека с микрофоном, издававшего звуки, точь-в-точь похожие на барабанный бой. Темза была гладкой, как стекло, и совсем неинтересной. Лондон не способен возвыситься над расчетом и корыстью, подумал Джек. Погляди-ка, сколько можно выручить! — вопит этот город. Но потом выглянет солнце, и он одарит тебя ослепительной улыбкой. Срубил бабла, унес ноги, и что дальше? Это надо обдумать спокойно, на досуге.
Вдруг Милли радостно взвизгнула; Джек обернулся и увидел Эндрю Бика — выдающийся молодой виолончелист из оркестра Английской национальной оперы уже целовал Милли в обе щеки. Эндрю пришел со своей новой девушкой — начинающим, но подающим большие надежды композитором; кто-то уже шепнул Джеку, что, по ее мнению, у Миддлтона денег куры не клюют.
— Это ваши пацаны? — в лоб спросила она.
— Мои племянники, — ответила Милли.
Сияя вежливой улыбкой, Джек вспомнил, что композиторшу зовут Абигейл Стонтон. Поверх очень открытой ярко-розовой майки накинута джинсовая куртка со свисающими на кисти рук обшлагами. Она легко сошла бы за продавщицу из магазина молодежной женской одежды вроде «Топ-Шоп». Эти двое почти на десять лет моложе Джека, они наступают ему на пятки, жаждут смести его с дороги; они почитают только тех, кто годится им в дедушки или прадедушки: Веберна, Куртага, Кейджа, Лигети [73], Мессиана.
Джек поднял руку, словно отстраняя их от себя.
— Привет! Очень рад тебя видеть, Эндрю! Как дела? Нормально, все путем. Да, мы знакомы. Здравствуй, Абигейл. Замечательно. Правда? Вот это да! И когда? Потрясающе!
А у самого тошнотворный страх подкатил к горлу: Абигейл получила заказ от сэра Саймона Рэттла [74], ее сочинение заранее включили в программу концерта новой музыки в исполнении Берлинского филармонического оркестра, предельный возраст участников — тридцать лет. Концерт будет транслироваться по международному телевидению и по радио. Эндрю Бик приглашен играть все виолончельные партии.
— А ты, Джек, над чем сейчас работаешь?
— Да так, над разной мелочью. — Джек предпочел поскромничать и сделать вид, что сам махнул на себя рукой — не признаваться же, что заказы получает редко, а гонорары мизерны. — Какой счет, знаешь?
— Ты про что?
— Про крикетный матч.
— А, крикет мне до фонаря. Я на регби помешан.
— Ну, ты даешь!..
К ним подошла элегантная женщина лет шестидесяти с очень коротко стриженными волосами; от нее чуть заметно тянуло туалетным освежителем воздуха.
— Это моя мама, ее зовут Джералдин. Мамуля, познакомься, это Милли и Джек. Джек Миддлтон.
Близнецов он проигнорировал.
Мамуля?
Джералдин сосредоточенно нахмурилась и глянула на Джека как бы свысока, хотя была ниже его ростом:
— Мы с вами знакомы?
— Ты, наверно, слышала его музыку.
— Так вы тоже композитор?
— Только в удачные дни, — улыбнулся Джек, чувствуя, что земля уходит из-под ног.
— У меня, признаюсь, отвратительная память, я совершенно не запоминаю имен. Вы знаете Томаса Адеса [75]? Я считаю Тома блестящим музыкантом, — вполне предсказуемо заключила она и следом спросила, каких композиторов напоминает его музыка.
— Одного меня, — ответил Джек.
— Оставьте! Любые произведения кого-нибудь да напоминают, только у каждого композитора — свои особенности, вот их-то мы и называем индивидуальностью, — щурясь, возразила она.
Кто-то говорил, что мать Эндрю, овдовевшая еще в молодости, преподает в колледже культурологию или что-то в этом роде, припомнил Джек.
— Арво Пярта, вот кого, — выпалил Эндрю Бик; Джек пришел в бешенство.
Мать Эндрю неприязненно поморщилась и отвернулась. Типичный университетский кадр.
— Эндрю, солнышко, сходи, пожалуйста, за чаем. Сейчас там очередь поменьше.
Она достала из сумки пластмассовую коробку, там были аккуратно уложены три куска домашнего пирога с фруктами. Когда Эндрю вернулся с чаем, она разве что не бросилась утирать ему нос, но сын, по-видимому, ничего не замечал. Потому и стал одним из лучших английских виолончелистов. Абигейл рассказывала Милли о программе строительства домов для престарелых в Берлине — они принципиально иные, в них предусмотрено использование новых источников энергии, не вредящих окружающей среде. Потом они с Эндрю стали расспрашивать близнецов про школу, и разговор неизбежно перешел на начальное и среднее образование. Оказывается, у Эндрю есть маленькая дочка от прежней подружки, о чем Джек даже не подозревал.
— Она уже прошла собеседование, — сообщил Эндрю. — В шесть-то лет! Впрочем, такой опыт в жизни пригодится. За одну школьную форму придется выложить целую кучу денег.
— Когда дело доходит до образования, родители должны уметь работать локтями, — добавила его мать.
— Образование начинается дома, — продолжал Эндрю. — Детки могут горы своротить, надо только держать их в узде.
— Каково управляться с близнецами? — спросила Джека мать Эндрю. — Вдвое больше забот?
Джек глянул на Милли. Бледная и подавленная, она старательно улыбалась.
— Вообще-то, они не наши, — полушутливо объяснил Джек. — Это племянники жены.
— Вот как! А своих у вас нет?
— Нет, — ответила Милли. — Своего мы потеряли на восьмом месяце.
— Кошмар какой! — воскликнула мать Эндрю, лицо ее горестно, но не очень искренно сморщилось.
Абигейл сочувственно охнула.
— Чего мы только с тех пор не перепробовали, — начала Милли; она села на своего конька, теперь ее не свернешь. — Шли буквально на все, результат — ноль. Ужас.
Вот теперь стало видно, что мать Эндрю искренне потрясена ее рассказом; уже приятно.
