— За что?
— Ну просто… почему нет? — рассмеялся он. От холода, от того, как красива чёрная вода в которой тонули снежинки, встречая свою смерть, от Вероники, от их разговора — Егора будто била крупная дрожь, а может и правда сотрясал тело смех.
— Вот так просто?
— Просто… — кивнул он и развернул Веронику к себе лицом.
У неё размазалась тушь, волосы спутались, помаду съела. Жуть одним словом.
— Чего? — нахмурилась она.
— Ничего… Ты ужас какой-то просто… ненавидеть тебя было проще, чем любить, веришь — нет.
— А-а-ай, опять вы, — промычала она и отвернулась, снова обратившись к воде, а он в свою очередь рассмеялся.
— Да ладно, ладно, я шучу же.
— Я ужас? Я-то? Не вы??
— И я ужас. И ты ужас. А дети какие будут, с такими-то ужасными генами!
— Вы сущее мучение, ну какие дети? Какое “навсегда”?
— Ты такая интересная, конечно! А в любви мне кто признавался тогда, в машине? — весело спросил Егор.
— Так это когда было! Я же тогда не думала, что вы предложение изволите делать! Я же думала вы так… побеситесь и… я продолжу страдать сама по себе… Ох вы… мучение, блин!
— Повернись ко мне, — попросил он.
— Не хочу.
— Поворачивайся, хватит выделываться, я же знаю, что ты согласна. Просто немного… удивилась. Нам ещё к матери моей ехать…
— Ох, вы… это зачем?
— Затем, что она тебя уже третью неделю ждёт.
Вероника всхлипнула.
И чтобы понять до конца, что произошло, пол часа назад, в двенадцать ноль ноль, через час после того, как в зал ресторана внесли свадебный торт, прямо во время медляка под попсу, Егор предложил Веронике: "Вместе и навсегда".
И вот она стоит не верит и понять не может. Впрочем… её право!
— Так долго?
— Ну ты как-бы в синяках вся была три недели назад. Мне что, побитую тебя надо было везти?
— Вы шутите же, да? — Вероника вынырнула из его рук и отошла на несколько шагов. — Это же… вечность назад. Мы с вами тогда ещё ни-ни…
— Звезда моя… ты правда думаешь, что вот приехал я к тебе побитой, трахнул и такой: ай, была не была… влюблюсь! Ну что ты как маленькая? Думаешь я это просто так? От скуки? С первого взгляда или даже… с первого секса, только… да вообще никто так не влюбляется! Ты книжек перечитала.
— Перечитала, — кивнула Вероника. — Вы не шутите?
— Не шучу.
— Ладно, спасибо, — кивнула она машинально, пока мысленно переосмысливала произошедшее.
— Чего?.. Спасибо? — Егор Иванович даже головой помотал. — Ты…
— Да-да, — кивнула она. — Я это… подумаю, — закивала она и отступила на пару шагов.
— Эй, ты куда? Ты трезвая вообще? — крикнул он, а Вероника всё такая же заторможенная пошла с набережной.
Снова вся в снежинках, снова вся из себя поэтичная, как героиня клипа, только теперь смеющаяся.
— Эй!
Он побежал следом за Вероникой, выкрикивая ей в след, а она даже не оборачивалась, только иногда кивала, мол, ага, беги-беги, Егор Иванович.
Так и было.
Ночь, улица, фонарь, снег. Поёт где-то кто-то старинный романс бархатным голосом. Быть может “По улице моей” или “Как ты там живёшь”?
Нет. Всё-таки “Пообещайте мне любовь”.
И ещё раз:
Ночь, улица, фонарь, снег. Поют бархатно “Пообещайте мне любовь”, и идут двое по улице, по чёрному тротуару, который вот вот засыпет снежная крупа. Девушка в пальто, без шапки с рыжими кудрями. Следом мужчина в её твидовой чёрной шляпе. Смеётся, и кричит: “Эй! Стой же!”, а она не то что не стоит, даже ухом не ведёт.
Мы смотрим на них откуда-то сверху, отдаляемся и они теряются в каменном муравейнике-городе.
Теряются и молодожёны, что прощаются уже с гостями. И большой, добрый человек-медведь Лев, что смотрит вслед красной машинке Геллы Петровой, которая уезжает домой так и не узнав его.
И где-то там, наверняка, сидит Соня Иванова, по-прежнему не понимающая, что же с ней не так.
И ждёт в соседнем городке сына домой, мама-Ирина.
А три брата Соболевы ждут домой сестру.
Город-муравейник засыпает. Снежная крупа его засыпает.
Темнеют дома-коробки, гаснут окна, фонари, светофоры.
А двое идут по заснеженной улице.
Она без шапки, он в её шляпе.
Конец.
