и томном образе с животом. Вот тогда-то я ей припомнила, как она сбежала с тридцатью тысячами и бросила меня, а она хихикнула и сказала, что должна быть мне благодарна за семью.
— А не много ли ты на себя берешь, Маш? — возмутился Евгений.
— Мари.
— Маша.
— Я в паспорте Мари.
— А для меня Маша, — упрямо процедил Евгений и самодовольно покинул мастерскую, — Машка.
— Какашка, — донесся хитрый голос Дани и гогот его отца.
— Вот поэтому я и сменила имя! — прошипела Мари и вытащила из сумочки прозрачную тунику.
— Даня не со зла. Возраст такой, — ответила я, внимательно перебирая кисточки у мольберта с девственно чистым холстом. — Он вчера целый день бегал и кричал о жопах.
— Я знаю, но все равно обидно. Дети бывают такими жестокими. Мой вчера сказал, что я толстая. Да так и сказал: мамочка, ты толстая. А я набрала всего ничего!
— Это мне обидно, что ты меня тогда кинула из-за денег!
— Я же ради тебя… Аль, я тогда поняла, что вам важно поговорить и все такое…
— Ой не надо тут мне, — фыркнула, выдавила на палитру белую и желтую краски и вооружилась кисточкой. — Жадная ты. Просто признай это.
— Сейчас бы я тебя не бросила, а тогда… Аль, это были для меня очень большие деньги.
Как бы я ни сердилась на Мари, а ее портрет у меня вышел слишком хорошо — нежный, мечтательный и очень трогательный. Жаль, Илья Васильевич не увидит моего шедевра и не признает, что я была у него лучшей ученицей.
Мари долго канючила и просила меня в пару к ней нарисовать и Романа, но я отказалась. Я женщина злопамятная. Если я простила Мари, то это не значит, что я буду благосклонна к ее мужу, который в прошлом жутко развратничал.
Вот теперь можно сказать, что жили мы долго и счастливо. Я никуда не убегала, а Женя, как и обещал, на женщин других не смотрел и был примерным семьянином. Со стороны посмотришь и не скажешь, что этот уважаемый глава семьи когда-то по клубам и оргиям шлялся.
— Да сколько можно тебе говорить, — Евгений выходит из ванной комнаты и сердито запахивает халат, — не участвовал я в оргиях! У Ромы спроси! Или у Машки своей! Аля, ты мне до смерти будешь припоминать мои грехи?
— Возможно, — я тщательно смазываю руки пахучим кремом и смотрю на него через отражение зеркала. — Пока я по тебе страдала, ты всяким девкам в трусы заглядывал.
Иногда на меня накатывает беспричинная ревность, и мне становится очень обидно за то, что я два месяца безответно любила Евгения, а он веселился с другими женщинами.
— Большинство из них было без трусов, — приглаживает пятерней волосы.
— Вот тебе обязательно было об этом говорить? — я в ярости закручиваю банку с кремом и встаю, резко развернувшись к нему. — Ты же мог промолчать? Ты же меня специально провоцируешь!
— Аля, мы с тобой женаты уже десять лет. Имей совесть, — он подходит ко мне, а на виске вздулась венка гнева.
— Верно, — я киваю. — И спустя десять лет ты помнишь, что твои шлюхи были без трусов.
Рыкнув, впивается в губы, игнорируя мое яростное сопротивление. Через секунду я придавлена к матрасу, а ночная сорочка безжалостно разорвана сильными руками. Уже третья за неделю.
Конец
