– Игнат. Я хочу кое-что сказать тебе, – шмыгнула носом, на уголках ее ресниц я заметил блестящие капельки слезинок.
– Нет. Не говори. Не смей меня прощать. Слышишь. Я не достоин твоего прощения, Ксюша. Я изменил тебе. Я издевательски вел себя по отношению к Кире и к тебе. Ты не можешь меня простить, Ксюш. Я хочу, чтобы ты была счастлива. А с инвалидом ты вряд ли станешь счастливой.
Резко отворачиваю голову, когда Ксюша тянется к моему лицу своими дрожащими пальчиками, чтобы стереть с щеки влагу.
– Уходи, Ксюш. Уходи! – повторяю громче, когда жена продолжает стоять.
В следующий миг. Мне вдруг резко становится холодно. Ксюша убирает руки и, круто развернувшись, на пятках убегает. Громко хлопает дверью.
Остаюсь один. С разорванным в клочья сердцем. Со сгоревшей и превратившейся в пепел душой. Будто мертвый, ничего не чувствующий труп, я заживо сгораю от нестерпимого горя, обрекая себя на вечные муки одиночества. Без нее. Без моей любимой женщины и без семьи.
Глава 21
– Дочка, ты уверена, что заявление писать не будешь? Не пожалеешь? – мать настороженно смотрит на меня.
– Мам, ну, ты опять за старое. Тебе же уже объяснили все, – устало вздыхаю, придерживая низ живота, поднимаюсь со стула. Мать поднимается тоже.
Адвокат остается сидеть, проверяет, везде ли проставлены подписи.
– Замечательно, – адвокат захлопывает папку, поднимается. – Как только все тонкости будут оговорены с Лилией Сергеевной, я вам, Ксения Михайловна, сообщу. Идет?
Коротко киваю:
– Безусловно. Надеюсь, у нее в этот раз хватит совести и ума, чтобы не строить козни, – отвечаю раздраженно.
– Будем надеяться на успех. Лилии Сергеевне я после нашей прошлой встречи доходчиво попыталась донести, что ее ожидает в том случае, если мы подадим на нее в суд. Мне кажется, она поняла. Да и про Елену Борисовну, адвоката вашей свекрови, могу сказать одно – она способна творить с людьми чудеса. Практически из ста ее клиентов, девяносто девять уходят с подписанной мировой.
Адвокат нас провожает до двери.
– И, Светлана Викторовна, я понимаю, что в вас бушует обида за дочь, за внуков, но лучшим исходом для нас будет денежная компенсация, нежели условный срок, а то и вообще, административное наказание. За подмену анализов – увы, не сажают, тем более, таких людей, как Лилия Сергеевна. Максимум – домашний арест, но разве это наказание?!
– Нет, – мать качает головой.
– Вот и не спорь, – подталкиваю женщину на улицу: – Еще раз спасибо вам, – обращаюсь к адвокату. – Буду ждать весточки.
Спускаясь по лестнице, ругаю мать:
– Мам, ну, хватит уже. Успокойся. Столько времени прошло…
– Сколько? Ксюш? Пять месяцев!? Это сколько времени? Ничего совсем. А для матери видеть как ее дочь обижают – это сильный удар.
– Мам, если все одобрят, то Лилии Сергеевне придется продать свою шикарную квартиру. Вот это для нее будет ударом. Пойми.
– Я понимаю, Ксюша. Но никак не могу принять того, что ты сейчас все переводишь на деньги. Ты стала такая циничная, что мне дурно становится.
Закатываю глаза:
– Мам, ну хватит, а?!
– И злая. Совсем мать перестала слушать и уважать. Все свое. Все на своем.
– Мам, ты опять за свое?! – злюсь. – Я тебя позвала с собой не для нотаций, а для поддержки. Ты чем недовольна? Ты думаешь, мне станет легче или станет легче тебе, если судья решит ограничиться административным штрафом? Так я хоть какую-то компенсацию за моральный ущерб смогу получить со свекрови, может, меня кто осудит, но мне плевать. Я считаю, что она мне и Кире принесла столько горя, что врагу не пожелаешь. Не может иначе?! Пусть откупается деньгами. И мне не стыдно. Думаешь, ей будет в удовольствие жить в квартире много меньше той, в которой она живет сейчас?
– Я думаю, дочка, что это вообще не наказание.
– А другого нет, мам! Кристина уехала. Ты же знаешь. Сразу ехала, как только вся заваруха началась. Видимо, ее папаша-прокурор долго не думал. Чемодан – вокзал – Америка. Вот и все. Да, и разве это преступление?! Подменить тесты? Ты думаешь того человека нашли, который печати поставил в клинике? Нет, мам. Не нашли. А тесты там были настоящие. Только вот дубликаты поддельные. И это тоже административный штраф, мам. Ну, а при наличии нормального адвоката – дадут там, может, сто часов исправительных работ и уволят с работы. Это все.
– Да, ладно тебе кипятиться, Ксюш, я все поняла.
– Не поняла ты ни черта, мам. Если бы понимала, то со мной этой темы больше не затрагивала.
– Ксения! Если ты продолжишь в том же тоне, я обижусь…
– А что делать мне, мам? Никакой поддержки. Я уже устала бороться с тобой! Сил нет!
Сжимаю в пальцах одной руки ключи от машины и ручку рюкзака, другой поддерживаю живот. Он у меня не большой, но постоянно чувствую, как тянет. Особенно чувства обостряются в состоянии волнения. Именно поэтому и позвала мать. Надеясь на то, что если рядом будет родной человек, то общаться с адвокатом будет не так волнительно, а получается что? Что волнуюсь я не из-за адвоката, а из-за родительницы.
– Да, ты, конечно, права во всем, – уступает мать. – И деньги, конечно же, будут не лишними, которые ты выручишь, если суд будет в твою пользу. Но разве в этой жизни все решают деньги? Ксюнь? А принципы? А честь?
– Боже! Мама! Тебя кто укусил? Прокурор? Ты о чем говоришь? На тебе ипотека, на мне Кира и скоро сын родится! Все. Хватит. Давай прекратим этот разговор.
Я круто разворачиваюсь и, вдавливая со злостью каблуки в асфальт, подхожу к машине. Щелкаю сигнализацию.
– Тебе муж алименты платить будет, – не унимается. – Я работаю. Что тебе еще нужно?
– Тс-с-с–с. Тс-с-с, – прикладываю палец к губам, шиплю. – Хватит, мам. Хватит, – цежу сквозь зубы. Занимаю водительское сиденье. Пристегиваюсь. Поворачиваю ключ в замке зажигания.
Ну, никак не ожидала я от матери такого подвоха. Всё. Эта была критическая точка моего кипения. Жить вместе с матерью стало просто невыносимо. Уж не знаю, что с ней происходит, но у меня пока на то, чтобы разбираться, совершенно нет сил.
По дороге до дома мать еще несколько раз пытается мне объяснить, почему она считает, что лучше бы свекрови дали реальное наказание, чем идти на мировую, но я ее грубо обрываю, прошу замолчать. И пусть она считает, как угодно, но я решила уже все для себя. Я больше не хочу ни от кого зависеть. Даже от матери. Хватит. Она еще молода. Всего пятьдесят с хвостиком. Пусть строит свою жизнь, и, мне не мешает.
Со свекровью все проще. Мне на то, как сложится ее жизнь без прежнего сияния и лоска, вообще наплевать. Пусть она выясняет отношения с Игнатом.
На воспоминания о муже реакция у меня уже не такая болезненная, как была первые месяцы. Сейчас более-менее всё улеглось. Чувства, эмоции. Больше сосредоточена на дочке и сыночке, появления которого Кира с нетерпением ждет.
Игната после операции я больше не видела. Хотела съездить, проведать, поговорить, но муж не разрешил. Все новости о нем узнаю через свекра. Но и он в последнее время все больше в семье. Оказывается, Ленка тоже беременна, и ей скоро рожать. Так что Григорию Владимировичу не до нас. У него своих проблем хватает. Поэтому я в последние недели оказалась в информационном вакууме. Игнат иногда звонит Кире, но, если я рядом, просит, чтобы дочка ушла в детскую, чтобы я не слышала и не видела его.
Детский сад какой-то. Честное слово. Но это меня задевало лишь первое время, в последующие же его звонки я уходила сама, чтобы ему с Кирой комфортнее было общаться. И на сегодняшний день я поняла, что потихоньку начинаю отвыкать от мужа. Как известно, капля камень точит, вот и нежелание мужа общаться со мной привело к такому же результату.
Мы уже подъезжали к дому, когда у меня зазвонил телефон. Я взглянула на экран. Это была адвокат. Мне было хоть и неудобно, но я все же приняла вызов, надеясь услышать хорошие вести.
– Ксения! Она согласна! – не скрывая эмоций, радостно сообщает женщина.
