рассеются. Но в глазах Юдина стоит явное намеренье ломать и топтать. Боюсь, если он это сделает, после надругательства мне уже никогда не подняться с колен.
Юдин замер на месте, но радоваться пока нечему: мой поступок судя по перекошённому лицу, взбесил мужчину до максимально возможной отметки. Ренат в ярости – это ядерная боеголовка в руках террористов – в любую секунду рванёт с целью нанести, как можно больший урон.
– Прыгнуть удумала? – глядя исподлобья с угрожающей интонацией, спросил хозяин дома и ухмыльнулся зловеще. – Вперёд. Третий этаж, под окном кусты, думаю, смягчат падение. Навряд ли насмерть разобьёшься, но ноги гарантировано переломаешь. С изувеченными конечностями особо не побегаешь, так что получу над тобой полный контроль.
Лукавит Юдин, по глазам вижу, не нужна я ему покалеченная, поэтому сейчас так и злится, хотел всласть поиграть с живой куклой, а она нагло решила себя поломать.
– А я рискну. Вдруг повезёт свернуть шею, – выкрикнула и осторожно посмотрела себе за плечо, – У-у-у высота-то немаленькая.
– Ника, не обманывай себя, у тебя прыгнуть духу не хватит.
– А ты ещё один шаг сделай, и посмотрим, хватит или не хватит, – заявила я, и дабы никто тут не сомневался, что в случае чего готова шагнуть из окна, убрала руки с откосов, за которые, чтобы действительно не свалиться, держалась.
Ренат, прикрыв глаза, что-то тихо себе под нос забубнил, а когда закончил шептать, рявкнул во всё горло, что меня аж из его рта ветром обдуло:
– Ника, твою же мать, не накаляй ситуацию! Пожалеешь ведь. Даю последний шанс. Если прямо сейчас сползёшь с подоконника, постараюсь забыть о выходке. А если нет, твоя жизнь в ад превратится. Обещаю.
Да что же это такое? Упрёк за упрёком, угроза за угрозой. И от кого? От человека, которого знать не знала, дел никаких общих с ним не имела, дорогу даже косвенно не переходила. Сам выдернул меня из привычной жизни, лишив свободы, посадил под замок, а теперь бесится, почему же я не была ему преданна как верная собачонка.
– Знаешь, Ренат, а как-то не страшно. Адом он меня будет пугать, – фыркнула я и меня понесло – не остановишь. – После того как в этот дом попала, моя жизнь и так один сплошной ад. Или ты считаешь, я тут у тебя отдыхала как на курорте? Ничего подобного. С самого первого дня только и делала, что тряслась от страха и боролась. За всё. За нормальное содержание, за сносное отношение, за право иметь мнение, за возможность подать весточку родным о себе. Ты думаешь, если я не показывала насколько мне трудно и плохо, значит было легко? Ни черта. Мне приходилась прогибаться, льстить, манипулировать, юлить. Я ненавижу все эти кривые ходы! Но каждый раз наступала себе на горло и делала всё, чтобы меня здесь как личность и просто живого человека не затоптали.
Умолкла и не потому, что претензии закончились, их у меня целый список, до последнего пункта добралась бы только к утру, реакция Юдина остановила. Он хоть и дал мне возможность высказаться, слушал и не перебивал, но всем видом показывал, что категорично со мной несогласен. Так понимаю, по его мнению, меня здесь холили, лелеял, на руках круглые сутки носили, а в жаркую погоду опахалом обмахивали. Толку никакого нет что-то Ренату высказывать, если мы с ним на разных языках говорим.
– Тебя послушать, так тебя в яме на цепи держали и каждый день насильничать приходили. Вот значит, как ты всё воспринимала. Правильно я сказал, каждый божий день притворялась. Говорила одно, думала другое, делала третье. А я…, да идиот я.
Юдин, сжатой ладонью в кулак, потёр лоб, так словно у него голова от боли раскалывается. Корчит из себя самую пострадавшую сторону, только это я, а не он от безвыходности забралась на подоконник, и он дышит, а Олег нет.
– Ну да, я беспринципная дрянь, а ты безвинный младенец, – устало выдохнула я. – Брата убил, меня теперь, как свидетельницу никогда не отпустишь…, – задумалась, а что меня ждёт впереди? В лучшем случае вечная клетка. Пока Юдину хочется, будет держать при себе, а когда надаем, отошёл куда-нибудь с глаз долой. Или его люди, как Олега, за ненадобностью пришибут как бы случайно. С человеком, лишившим жизни брата, по доброй воле не смогу, значит, силой заставит.
А может, выпрыгнуть из окна – это не такая уж и плохая идея?! Ведь в любом случае рано или поздно погибну, только уже измученной и поломанной? А так, по крайней мере, свою личность спасу.
– Ника…, Ника, – зовёт Юдин, и судя по интонации, далеко не первый и даже не второй раз. Настолько погрузилась в размышления, что и о присутствии Рената забыла, и не заметила, как, обернувшись, смотрю уже не в сторону комнаты, а улицы. – Ника, послушай меня. Мы куда-то не в ту степь забрели. Давай так, пошутили и хватит. Олег жив-здоров. Я вот так внятно не могу объяснить, зачем его в покойники записал, из-за мести, злости, чтобы сделать тебе больно. Но главное – он в полном порядке. Ник, смотри, я сейчас к тебе подойду, дам руку и помогу слезть с подоконника. Договорились?
Шустро же Ренат из шкуры волка в заячью перепрыгнул. А что, интересно мне знать, произошло, что он теперь со мной ласковым голосом разговаривает, обеспокоенно смотрит в глаза и весь такой перепуганный, как будто если из дома наружу вывалюсь, он помрёт, а не я?
Предполагаю, ему моё настроение передалось, как только для себя твёрдо решила, что суицид – в моей ситуации не такое уж и зло, Юдин поверил, что могу с жизнью покончить и разволновался.
– Я, по-твоему, полная дура! Как быстро у тебя Олег из мёртвых восстал. Как только сойду с подоконника, все угрозы в мой адрес в жизнь воплотятся, а Олег вновь окажется где-то зарытым в лесу. Да?
– Вероника, я могу доказать, что Олег жив. Это несложно. Ты же поверишь своим глазам, когда его приведут? М? – мужчина обвёл комнату взглядом и с досадой поморщился. – Телефон в кабинете остался, придётся ногами идти и говорить, чтобы привели. Ник, я пойду, – Ренат, вытянув руку, взял с кресла халат и оделся. – А ты будь добра, положи руки, где были и крепко держись, а в идеале спрыгни на пол.
Скорее всего
