Шумный вздох с её стороны выражает в сто крат больше её негодования, нежели бы она покрыла меня самым отборным матом. Грудная клетка птички высоко вздымается, а я ненароком стопорю на ней внимание. Эта полупрозрачная ткань её пижамной футболки однозначно усложнит последующие минуты.
Пытаюсь сосредоточится на её лице, на том нелепом полухвосте, что кренится в сторону на макушке, но делаю себе только хуже. Она нелепа и слишком мила одновременно, чтобы не хотеть её развратить. И это всегда являлось особенностью птички: ангельский вид и огненный взгляд. Мне не потребовалось пары секунд при самой первой встречи, чтобы понять, что попал я по самое не хочу.
— Ты, невероятный, Кайманов, — возвращает меня с небес на землю Лина, однако голос её далеко не злой.
И головой качает, будто совсем не знает, что сказать. Зато я знаю, при том улыбаюсь, отмечая, что на самом деле она ненавидит меня не настолько сильно.
— А ты впервые не обозвала меня. Да у нас намечается прогресс, птичка.
Всего на полсекунды я ловлю на её губах слабый намёк на улыбку, пока…
В Лине всё-таки что-то ломается, дрожью по губам идёт, прежде чем она их поджимает и тут же уводит взгляд в сторону. Глаза пропускают блеск, словно ловят крохотную вспышку фотоаппарата, и пальцы на горлышки бутылки сжимаются. Она держится не больше пары мгновений, прежде чем всё же даёт волю эмоциям. Её голос скрипит, когда, уткнувшись взглядом куда-то вниз, слабо выдаёт:
— Ты уничтожил меня, Егор.
А у меня снова холодное остриё по сердцу скользит, за лёгкими что-то давит, что дышать почти невозможно.
— Знаю, птичка, — выдаю, как есть, даже не думая отворачиваться от обвинений. Всё равно мы бы когда-то до этой части так или иначе дошли. Она стеной стоит между нами, и я, если честно, особо даже не верю, что её можно пробить. Хотя и не намерен сдаваться. — Но я и себя пустил под этот замес. И до сих пор за это плачу.
Лина поднимет в удивлении глаза, смотрит пристально и насквозь, будто в душу хочет заглянуть. Догадывается, о чем я, но взирает так, словно может ошибаться. А я… разве что, руками не развожу, будто намекая, что может делать, что хочет. На всё готов, лишь бы это хоть как-то показало ей, насколько я сожалею.
Но всё же ей этого недостаточно. Или же, наоборот, слишком достаточно, чтобы задать следующий вопрос:
— Чего ты хочешь, Егор?
— Тебя.
Смех. Но он такой короткий с её стороны, что могу поклясться, я его даже не успел расслышать. Лина резко замолкает. Замирает и даже не дышит, лишь во всю глядит мне в глаза.
— Это… это… — и снова смешок.
— Я серьёзно, — на всякий случай говорю ей, опережая, чтобы она не ушла от разговора, начав обвинять меня, приправляя всё мнением обо мне.
Между нами воцаряется тишина, лишь где-то за спиной раздаётся слабое гудение флуоресцентных ламп подсветки бассейна.
— Егор…
Я знаю, что она хочет прямо сейчас меня отшить, поэтому опережаю.
— Послушай, я не говорю тебе, что ты должна меня прямо сейчас взять и простить, — рублю, пока она не сказала, что у меня ни единого шанса. — Я говорю тебе, что хочу всё исправить. Я любил тебя, Лина, наверное с того времени, когда ещё даже не знал, что ты в принципе есть на этой планете. Да, я совершил охренеть, как много плохого в отношении тебя. Но… я клянусь, если ты дашь мне хотя бы шанс, заживо сгорю, но принесу к твоим ногам солнце.
Лина в шоке.
Я — вообще думаю, что брежу, неся эту возвышенную хрень. Но, черт, я действительно готов сделать всё, чтобы она меня простила. Так почему бы мне не сказать ей об этом?
Тем более, оно того стоит. То, как смягчается взгляд птички. Как замирает её дыхание. Как она смотрит на меня, будто я всё же не последняя сволочь.
Оно всё того стоит. И это только начало, я готов сделать больше. Лине стоит сказать только одно слово. Которого, возможно, я жду напрасно, потому что отвечать мне птичка явно не собирается. Однако и посылать тоже больше не хочет. А это уже прогресс.
Мы снова молчим, хотя и между нами больше нет никакого напряжение. Небольшая неловкость? Не с моей стороны, Лины. Её подмывает что-то сказать мне, оглядывает почти с ног до головы, будто отыскивает, на что перевести тему, как вдруг её взгляд заостряется. Мне не нужно опускать головы, чтобы знать, куда она смотрит. Грусть слишком ярко окрашивает черты лица.
— Тебе больно? — робко, чуть подаваясь вперёд, спрашивает она, поднимая на меня взгляд, полнящийся таким количеством тревоги и нежности, что у меня внутри всё перемыкает.
К чертям оно всё, я — нихрена не хороший.
Я — это тот, у кого сносит от этой девочки башню так, что в дурку пора закрывать. И я уже слишком долго ждал, чтобы сделать это.
Глава 38. Лина
Один, два, три… считаю про себя.
Жду.
Не знаю, на каком именно подсознательном уровне, но уверена, что сейчас произойдёт. Вижу. Взгляд Егора просто пожирает меня с какой-то особенной дикостью. До крупной дрожи пронзает, а сама двинуться не могу. Глаз от его оторвать не получается. Сама смотрю с отчаянным голодом, дыхание задерживая.
С его словами всё, что между нами было, рухнуло. Сама не поняла, как всё отпустила. Этот день, все признания, клуб и Диму.
Больше не могу бороться. Да и не надо.
Чего ты хочешь?
Тебя.
Сердце бешенной птицей в груди колотится. Это предвкушение — оно такое сильное, что всё внутри тугим узлом скручивает. Последние секунды до…
А потом:
— Лина, — чуть ли не с утробным рычаниям голодного зверя, выдыхает Егор и всё.
Он, разве что, головой только качает, словно ещё секунду даёт себе на отговоры, которые не работают ни с одной стороны, прямо перед тем как притянуть меня к себе. В одно мгновение расстояние уничтожает, и с такой жаждой в губы впивается, что даже если бы сопротивлялась, не отбилась бы никогда.
Но я не хочу. Не хочу. Не хочу.
Сама тянусь ближе, уже через секунду перебираясь к нему на колени.
Максимальный контакт. Вышибающий из реальности.
Есть только Егор. И то, как руками сжимает за талию.
Нужна… нужна ему до отчаяния.
Я любил тебя, наверное с того времени, когда ещё даже не знал.
Любил. Эта фраза крутится, как на повторе, и разум последний стирает, лишь разжигая огонь.
Расшатывает из стороны в сторону и голову кружит, и кружит. Ощущение, что уносит куда-то совсем далеко.
Сама не ведаю уже, что творю, отвечаю с удвоенной одержимостью, ладонями шарю по его телу. По плечам, затылку, волосы ворошу и впиваюсь в них пальцами. Ближе хочу притянуть, потому что совсем не могу насытиться. Мне бы только касаться его и касаться.
Внутренне знаю, что всё это возможно неправильно. От злости ещё толком отпустить не успело, а тут уже в новые эмоции с головой. Но во мне боролись две разные личности ровно с того момента, как Егор заговорил в машине. Раздирали сомнения, не знала, что делать со всем этим дальше, но Егор всё решил за двоих.
— Скажи это ещё раз, — в каком-то полубреду молвлю я.
Даже глаз не открывая, не переставая целовать его и руками гладить то волосы, то его скулы. Однако, когда чувствую его взгляд, сама глаза открываю и смотрю на него сверху вниз. Горящие, тёмные и опьянённые — в тусклом свете ночной подсветки глаза Егора похожи на океан.
На секунду мы оба дышать перестаём, замираем. И оба так смотрим друг другу в глаза, будто в них происходит что-то невероятно значительное. Егор не сразу меня понимает, рыщет в моём взгляде ответ. И хоть я знаю, что он готов дать мне сейчас всё, что угодно, никак не могу осмелиться сказать вслух.
Заживи сгорю, но принесу к твоим ногам солнце.
— Скажи… скажи… — воздуха совсем не хватает, лёгкие сжимает страх и волнение. — Скажи мне…
Но Егор больше не ждёт. Раздвинув ноги, неожиданно опускает меня на один уровень с собой. Держать в своих руках не перестаёт, напротив, ближе к себе притягивает, чтоб не разделяло совсем ничего.
