как-то реагировать.
Ледяная статуя, без чувств, эмоций, капли сострадания.
– Я уйду и вы меня не остановите!
– Пошли, идиотка, – шипит за спиной Лиля. – Это бесполезно!
Я перевожу взгляд за спину амбала и вижу чуть левее черную плотную занавеску до пола, которую не увидела раньше. Это выход! Вот откуда он так "незаметно" появился.
Не обращая внимания на предостережения новой "подружки", изо всех сил толкаю турка руками в грудь и мчусь в спасительный проем. Почти сразу за ним темная крутая лестница – я мчусь на всех парах. На ощупь, практически вслепую. Забегаю в небольшой коридор и вижу раскрытую на улицу дверь. Вижу солнечный свет, чувствую пекло восточного полдня, ощущаю аромат жареного мяса и спелых фруктов с рынка.
Вот она – свобода, рукой же подать!
Я бегу, не замечая ничего вокруг, думая только о том, что совсем скоро я вырвусь отсюда. Убегу, затеряюсь в толпе. Спрячусь. И этот кошмарный сон закончится. Я уже у двери, переступаю порог… и в лицо мне прилетает увесистый кулак.
* * *
– А я предупреждала же, бесполезно это! Говорила, убеждала. Нет, сделала по-своему! – ворчит Лиля, пихая мне в руку новый ватный диск.
Мы снова сидим в тесной каморке наверху. Троица, развалившись на своих койках, шушукается, не скрывая посмеиваясь надо мной. Валяются как ни в чем не бывало, слово это не тюрьма, а так, не слишком комфортный номер отеля.
– Кто это был вообще? – из-за ватных тампонов в ноздрях голос звучит гнусаво.
– Таркан. Он тут ну типа охранника. Вот он злой как черт, лупит всех без разбора. Плевать ему, кто перед ним – мужчина, женщина. Не ты первая испытала тяжесть его кулака
– А Эмин тогда кто?
– А это сын Гюрхана. Не часто здесь бывает, – и краснеет.
Я в ужасе заглядываю ей в глаза.
– Ты влюблена в него, что ли?
Она молчит.
Кажется, этот мир сошел с ума.
– Он один из них, Лиль, как можно! Он – преступник!
– Не учи меня, что можно, а что нет. Не маленькая! – огрызается она и нервно захлопывает аптечку. – Вон там в нижнем ящике полотенце возьми, Гюрхан приказал, чтобы ты душ приняла.
– Не он будет решать, когда мне принимать душ, – но все-таки поднимаюсь и достаю из ящика серое, сотню раз стиранное, жесткое полотенце.
Это сон. Не может со мной происходить всего этого в реальности!
Но переносица так болит. Живое доказательство, что все это – реальность.
– Душ там, – кивает Лиля куда-то направо.
– Разберусь.
Замка в душевой нет, но на удивление сейчас это заботит меня мало.
Я устала. Я обессилена. Я выжата досуха.
Включаю прохладный напор воды, задергиваю покрытую выцветшими пятнами занавеску, встаю под жидкие струи. И впервые за все время пребывания здесь начинаю плакать.
А может, к черту все и будь, что будет? Куда мне возвращаться? К кому? Кто меня ждет?
Я видела все собственными глазами! Нет этому оправдания!
За что он так со мной? Почему?
Он же говорил, что любит, и я ему верила. Хотя я верила ему и тогда, три года назад.
А теперь я здесь… И неизвестно, что меня ждет.
* * *
– Поднимайся, эй! – кто-то грубо толкает меня в плечо.
Я открываю глаза, вижу перед собой лицо "главного" и понимаю, что это точно не было сном. Такое отвратительное лицо даже в кошмаре не привидится.
Мужик хватает пальцами мой подбородок и поворачивает мою голову направо, затем налево, придирчиво оценивая причиненный "товару" ущерб.
– И на кого ты теперь похожа? – психует он на ломаном русском. – Сколько будет проходить этот уродливый кровоподтек?
Который поставил мне ваш человек! – хочется выкрикнуть вслух, но я молчу, потому что человек напротив явно но способен на жалость.
Выругавшись на своем, Гюрхан наконец-то оставляет меня в покое, затем бросает что-то резкое Лиле и уходит.
Нинель с подругами, наводящие марафет у косметического стола, одновременно провожают его взглядом, а потом так же дружно смотря на меня.
– Вставай, – спрыгивает с верхнего яруса Лиля. В руках ее неряшливая палетка с тенями, лицо раскрашено до неузнаваемости. – Иначе Гюрхан тебя прибьет. И меня заодно. Вставай, вставай. Еще фингал надо замазать. Пора собираться.
– Собираться куда?
– Развлекать гостей, куда еще. Сегодня нас ждет насыщенная шоу-программа.
– Я не умею танцевать, – закрываю глаза и отворачиваюсь к стене.
Плевать мне на них всех, пошли к черту.
– Ты дура, скажи? – Лиля, как и Гюрхан минутой ранее, хватает меня за плечо и резко поворачивает на себя. – Мало тебе вот этого? – кивает на синяк. – Пошли, все не так страшно, как кажется. Вставай!
Нехотя поднимаюсь и, не обращая внимания на сарказм в глазах соседок, сажусь на засаленную банкетку. Устало оцениваю свое отражение. И портит меня совсем не наливаюшийся цветом гнилой вишни фингал, а просто пугающе пустые глаза. Потухшие, неживые.
Это сюрреализм. Не может быть этого в действительно со мной. Я все-таки до сих пор сплю и вижу невероятно длинный и реалистично-дурной сон.
– Я не умею краситься. Тем более так, – киваю на ее "смоки" и алую помаду.
– Я помогу тебе. Главное, больше цвета и блесток. Сядь удобнее, глаза закрой.
И я подчиняюсь. Буквально впадаю в некое подобие транса, когда она колдует над моей внешностью. Удивительно, но мне абсолютно наплевать скольких лиц касалась эта кисть для румян и скольких губ эта помада. Все равно. Безразлично.
И подобное состояние пугает.
Ложные силы, что бурлили во мне днем, иссякли.
Когда тебя предают – это так больно. Я даже не подозревала, насколько...
– Ну вот, и не видно, считай. Вот сюда только хайлайтера побольше, – довольно щебечет Лиля, размазывая по моей скуле что-то липкое и неприятное. – Гляди теперь. Красавица же, ну!
Без интереса вновь бросаю взгляд на себя в зеркало, и смотрит на меня из отражения отнюдь не я. Отвратительная, вульгарная, не знающая себе цену девица.
А может, наоборот, девица с ценой.
– Я не выйду так на люди, – это не злость, не истерика – констатация факта. – Я похожа на шлюху.
– Выйдешь. У тебя выбора нет.
– Это у тебя его нет. Ты смирилась.
А впрочем, может, идея выбраться отсюда не такая уж и плохая...
Сейчас там,
