Ознакомительная версия.
Наверное, под ногой Андрея скрипнула половица. Или он не заметил, как с губ его сорвался легкий всхлип, сдержанное рыдание... Карасев обернулся с занесенной над холстом кистью, раздраженно скривив лицо.
– Что? – испуганно вскрикнула Дуся. – Кто там?
Дольше скрываться было нельзя – Андрей распахнул дверь и сделал шаг вперед. Он смотрел только на портрет.
– Что за наглость?! – яростно проскрипел Иван Самсонович. – Я же просил меня не беспокоить... Семен, дурак, опять забыл закрыть дверь! А вас, молодой человек, сюда не приглашали...
Бледный ноябрьский свет лился из широких окон, Дуся закуталась в полотно и молча смотрела на Андрея печальными испуганными глазами.
– Ты не понимаешь... – наконец прошептала она. – И вообще, ничего же такого... Это искусство! Господи, Андрей, да что с тобой?
Вероятно, у него было такое лицо, что Дуся не стала раздумывать и бросилась к нему, кутаясь в драпировочную ткань, изображавшую снег.
– Нет! – с ужасом произнес Андрей, протягивая вперед ладонь, но было поздно – Дуся бросилась ему на шею, он ощутил гибельное прикосновение ее обнаженного тела. Но если им нельзя владеть, то и прикасаться к нему нельзя!
– Евдокия Кирилловна! – вопил Карасев. – Вы разрушили всю композицию, я теперь эту тряпку сто лет не разложу как надо... Без ножа режете!
– Не надо, – сказал Андрей, отталкивая Дусю. – Все в порядке. Я все понимаю... Потом... потом поговорим!
Он не помнил, как выбежал из дома Карасева, как мчался по скользкому снегу к своему дому. Дуся не могла принадлежать ему. Так зачем жить без нее, зачем корчиться в муках еще каких-нибудь лишних сорок-пятьдесят лет, наблюдая за ней издалека, умирая от ревности – ко всем и ко всему? Они были правы – жалкий студентишка...
Дальнейшего он тоже не помнил – как оказался на своей квартире, как достал нож. Умереть надо было наверняка. Он вскрыл себе вены и – чтобы уж наверняка – шагнул на карниз, оставляя за собой красный след. С высоты пятого этажа ему показалось, что это не земля летит ему навстречу, а он сам поднимается к небу, туда, где нет Дуси Померанцевой... Ему как можно скорее надо было туда, где ее нет...
* * *
Он не умер. Как мрачно пошутил лечивший его доктор, потомственный нигилист, ведший свою родословную, вероятно, от самого Базарова, «вся кровь не вытекла, а земля оказалась слишком мягкой».
Травмы Андрея были серьезны, но никакой опасности для жизни не представляли. Гораздо хуже было другое – рассудок его словно помутился. Он кричал и просил для себя смерти. Он говорил только об одном – что ему надо поскорее уйти отсюда.
В самом деле, боль физическая не имела для него никакого значения, он воспринимал ее даже с радостью – как средство не думать о его бывшей возлюбленной, Дусе Померанцевой. Но стоило боли немного утихнуть, как перед ним появлялось бледное личико с тенями вокруг огромных глаз, прекрасное до ужаса, – и он готов был на все, чтобы не видеть его...
Что же касается самой Дуси, то она после этого несчастья, случившегося с ее названым братом, едва не сошла с ума. Она прибежала домой от Карасева и, дрожа, заперлась в своей комнате. Мария Ивановна недоумевала, но тут пришло страшное известие – Андрей в больнице, на грани жизни и смерти (тогда еще не было известно, что травмы Андрея не представляют серьезной опасности). Дуся открыла дверь и произнесла: «Это я виновата». Срочно вызвали из театра Кирилла Романовича и на всех парах помчались в больницу. Померанцевы до сих пор считали Андрея за сына и весьма беспокоились о его судьбе.
Рыдая и заламывая руки, Дуся призналась, что они с Андреем тайно обручены, но этим утром поссорились (у нее хватило ума не рассказывать о сеансах у Ивана Самсоновича, где она позировала ню).
Родители были неприятно поражены известием об обручении, но тем не менее выяснилось, что о чем-то подобном они уже начали подозревать. Впрочем, отношение их к приемному сыну не изменилось – они знали об исключительной порядочности Андрея и о романтическом его характере. Больше они ругали Дусю, которая допустила подобный мезальянс. Мезальянс в том смысле, что союз их дочери-актрисы с «тихим иноком» был совершенно невозможен, столь разных людей не соединит и венец.
Тут же романтическую помолвку с обменом колец из травы отнесли в разряд детских шалостей, которые никакого значения не имеют. От Дуси потребовали, чтобы она немедленно попросила прощения у Андрея (о, если бы родители знали, что просить прощение действительно есть за что!), успокоила его и настроила того на совершенно определенный лад: они только добрые друзья, и не больше. Дуся пыталась объяснить, что она готова выйти за Андрея хоть сейчас, что ей плевать на всякие там предрассудки – лишь бы ему было хорошо.
Слава богу, что ораторского дара Кириллу Романовичу было не занимать – еще там же, в больничном покое, он сумел весьма убедительно объяснить своей дочери, что ничего хорошего из этого брака не вышло бы, одни страдания.
Но Дусе каяться и просить о дружбе не пришлось – Андрей не захотел ее видеть. Даже более того: он кричал и рвался из рук санитаров, угрожая тем, что снова попытается наложить на себя руки, если Дусю к нему допустят. Мрачный эскулап с усмешкой объяснил Померанцевым, что «нечего юношу травить видом чересчур прекрасной фемины» и что «с глаз долой, из сердца вон»...
Дусю к Андрею так и не допустили. Позже, когда физическое здоровье Андрея уже достаточно окрепло, она вновь пыталась проникнуть к нему, но каждый раз эти попытки оканчивались ничем – больной вновь угрожал свести счеты с жизнью, если хоть раз увидит ее.
Тогда же было решено окончательно, что отныне всякая связь между ним и Дусей Померанцевой прерывается, и даже со старшими Померанцевыми отношения будут вестись через посредника, ибо всякое напоминание о Дусе приводило больного в страшное исступление.
Андрея поместили в частную психиатрическую клинику, где лечили новейшими методами и отношение к пациентам было самое гуманное. Словом, Померанцевы сделали все, чтобы бедному сироте было хорошо, и просили докторов регулярно сообщать им о его самочувствии.
«Пропал товарищ ни за что ни про что, – говорил Катышев. – А ведь в тот самый день, когда с ним помрачение случилось, я его видел. Во всем бабы виноваты... Вот те крест, никогда не женюсь! Такое у него лицо было странное... ясно, что человек не в себе. И актрисулю я тоже видел... Не понимаю, что он в ней нашел? Бледная, тени под глазами вполлица. Оно, конечно, это модно сейчас, но совсем не в моем вкусе!»
Ознакомительная версия.
