В обычный день после трех часовых эфиров Паша переодевался и мчался куролесить. Из «Молока» его несло в «Вулкан», оттуда в «Орландину»-«Перевал»[13]. Обычно к середине ночи вокруг него сколачивалась уже крепкая компания, и вместе они вытворяли то, перед чем меркли приключения Пьера с Долоховым, медведем и квартальным.
В тот год Паша потерял счет девушкам, проснувшимся в его кровати. Кто-то глотал из-за него таблетки, кто-то запирался в кабинке туалета и рыдал, кто-то обрывал телефон и молча дышал в трубку. Его это, в общем-то, тоже интересовало мало.
А потом наступил злосчастный вечер второго июня. Понедельник.
– Когда я думаю о том вечере, все приобретает фантасмагорические черты. Мне кажется, будто сам фатум зашел ко мне в гости. Почему я был один? Ведь у меня вечно кто-то зависал. Пил, курил, бренчал на гитаре, уединялся с дамами… Как я оказался один? И зачем я открыл…
Когда он распахнул дверь, в лицо ему уставилось пистолетное дуло. И Паша понял, что никогда не видел настоящего пистолета. Так что это вполне мог бы быть муляж – но не проверять же. Ноги стали неустойчивыми, как будто по ним пустили желе вместо крови.
– Заткнись и слушай, – велел мужчина в черной маске, закрывавшей всю голову целиком. Чулок? Ну ей-богу чулок. – Сейчас ты позвонишь в дверь своим соседям. Знаком с ними?
– Немного.
– Просишь открыть. Если они тебе не откроют, ты труп. Понял меня?
– А… а если их нет дома? А если мне не откроют?..
– Пошел.
Паша двигался сквозь вату. Семь шагов до бронированной соседской двери переполнились таким липким страхом, что он всерьез опасался не дойти. Он вспомнил, что недавно после ремонта сюда переехала семья, грузный приветливый Самир, его громкоголосая жена Лала и их дочка, имени которой Паша никогда не слышал. Кажется, у Самира бизнес. А еще у него большие проблемы, если судить по металлу входной двери и киллеру, явившемуся по его душу.
Паша не знал, что делать. Нажать звонок? Заартачиться? Кто этот человек? Киллер ли? Способен он выстрелить или только так, пугает? А если способен, то… в кого он будет стрелять? Какие у Паши шансы выжить? В Питере шмяляют каждый божий день, ведущая блока новостей Соня после каждой новой сводки выкуривает сигарету и такими темпами заработает эмфизему…
И когда настало время, он нажал кнопку звонка. Открыла Лала.
Паша спасся удивительно легко. Человек в маске утратил к нему всякий интерес, пока расстреливал семью в той квартире.
– Вот что я вспоминаю, когда слышу про чувство вины. Те выстрелы, которые я слушал, забившись под собственный письменный стол. И тех людей, которые умерли из-за меня.
Павел вздохнул и сбросил скорость. Они ехали по мосту, соединяющему остров с материковой частью, и по воде плыли огни.
– Ты не виноват, – проговорила Марина. – Не ты нажимал на курок. Он бы тебя убил…
– Да, он бы меня убил, скорее всего. И это меня, к несчастью, никак не оправдывает.
Одной рукой придерживая руль, второй Павел порылся в бумажнике и вытряхнул оттуда затертый полароидный снимок: он сам, молодой, если не сказать юный, в спортивном костюме «Адидас», и девочка лет семи, глазастая, с большим носом с горбинкой и очень серьезная, стоит, прижав к груди потрепанного игрушечного львенка.
– Это Аня, моя дочь. Она у меня настоящая красавица. Ты видела ее на пляже, даже приревновала!
Он тихо засмеялся. От Марины не укрылся его беглый, полный нежности взгляд, брошенный на фото.
– Ты хочешь сказать… Аня и есть та самая девочка?
Павел утвердительно кивнул:
– Она дочь Самира и Лалы. Когда началась стрельба, она спряталась. А потом… Я усыновил ее, точнее, оформил опеку. Всеми правдами и неправдами выбивал нужные разрешения, всех знакомых на уши поднял. Родственников у нее не осталось, так что… Никто не мог уяснить, на что мне какая-то чужая девчонка, каких только домыслов не строили! А Аня… Она не говорила до десяти лет. Почти три года… Мои гулянки и пьяные дебоши, естественно, отошли в прошлое. Я хотел стать если и не образцовым отцом для Ани, то хотя бы приличным… Януш Корчак, кажется, говорил, что дети – это души, данные нам на хранение. Я старался ее хранить. Было сложно, чего уж тут греха таить. И у нее характер будь здоров, и у меня тоже. Когда становилось невмоготу и мысли одолевали всякие, ехал на большой железнодорожный перегон, вставал под мост, когда по нему гнал товарняк, и орал со всей дури. Помогало. А потом стало легче, нашли с ней общий язык, и все как-то устроилось. Теперь мы лучшие друзья. После школы Анютка поступила в институт, я отправился путешествовать. Сперва по России, потом в Азию заглянул. Очень много всего переосмыслил.
– Ты про религию? Я заметила у тебя крестик…
– Я про все. И про религию, и про людей, и про мир… Заглядывал в несколько наших монастырей, был в ашраме, в Тибете год прожил. А потом меня занесло в Таиланд. И приснился мне один сон, содержание которого пересказывать я тебе не буду, но он заставил меня здесь задержаться.
– И вот ты по-прежнему здесь, – улыбнулась Марина.
– Именно так. Выдал дочку замуж за вроде бы неплохого американского парня. Удачно или нет – время покажет. Они сейчас на Самуи, а потом домой, в Цинциннати.
– И теперь твоя миссия выполнена?
Павел улыбнулся ей многозначительно и не ответил.
С полчаса ехали молча. Оба обдумывали историю, рассказанную Павлом, и вспоминали Анну – в день ее свадьбы на берегу Андаманского моря, и в день, когда погибли ее родители.
От равномерного рокота мотора Марина незаметно для себя задремала. Проснулась она от того, что теплые губы коснулись ее губ. В животе ошеломительно быстро расцвел огонь. Она распахнула глаза. Тьма снаружи чуть расступилась, но приборная панель светилась еще ярко.
– Приехали.
– Где мы?
– Где-то в провинции Сураттани. Скоро рассвет. Пойдем.
Каменная тропинка вилась по склону холма. Иногда ветки трогали Марину за волосы и плечи, листва на них была жесткая, как и у всех местных растений. Она молилась, чтобы под ноги им не попалась змея. Наверное, Павел думал о том же, потому что в одной руке у него была палка, а в другой фонарик, луч от которого высвечивал большое овальное пятно впереди.
Наконец Павел замедлил шаг и вовсе остановился.
Стремительно светало. В тропиках ночь вообще очень быстро сменяется днем – и наоборот. Марина, затаив дыхание, смотрела, как проступают очертания дальнего склона. Перед ними раскинулось ущелье, через которое был переброшен железнодорожный мост с зубчатыми опорами, уходящий в тоннель над их головами. До ближайших клепаных опор оказалось никак не больше десяти метров.
– Теперь ждем поезд и кричим.
