— М-м? — отозвалась Шелби, все еще мысленно прокручивая свои затруднения и решая, так ли уж плохо заниматься любовью с мужчиной, когда они оба знают, что каждый из них играет свою роль. Если это, конечно, игра. Что, если их отношения зашли дальше всех игр, правил и дурацких ограничений? И что, если в это уравнение каким-то образом проникла любовь?..
Однако сейчас они были в равном положении, каждый знал многое о другом, даже если Куинну это еще невдомек. И пока это казалось вполне справедливым.
— Я сказал, что раз завтра ты пойдешь на работу, может, устроим пикник в парке сегодня? Вдвоем.
— Что ж. — Шелби сделала шаг вперед, поскольку размышления побудили ее сдаться любви, по крайней мере в данный момент, и обняла его за шею. — Или можно просто остаться здесь, — предложила она, целуя Куинна в шею.
Куинн закрыл глаза, застигнутый врасплох острым желанием. Он вдруг заподозрил, что Шелби, влюбляется в того, за кого она его принимает, а не в того, кто он на самом деле. От этой мысли ему стало плохо, от правды будет еще больнее, а он должен выложить Шелби правду сейчас, а потом ждать или пощечины, или прощения.
Куинн ощутил губы Шелби на своей коже, кончик ее языка рисовал узоры на его шее. Мог ли он оттолкнуть Шелби, усадить на диван, признаться в том, что ее брат нанял его следить за ней? Сказать, что он не писатель, а самый настоящий мерзавец, но что любит ее и просит прощения? Сделать ее и без того плохой день поистине отвратительным?
Или ему следует пойти на поводу у ситуации в надежде, — что Шелби действительно влюбляется в него, а не в мечту, приключение? Второй раз заняться с ней любовью — это будет или двойным преступлением, или Куинн поможет ей понять, какого рода чувство она испытывает: любовь, желание или даже физическую разрядку после двух последних травм?
— О, какого черта… — пробормотал он, так и не задав вопроса: разум Куинна, к счастью, умолк, когда Шелби просунула ногу между его ног и слегка нажала на ту часть тела, которая заставила Куинна забыть обо всем, а только реагировать.
Он обнял Шелби, нашел ее губы. Мгновенная вспышка страсти, испытанная Куинном минуту назад, сменилась новым ощущением, ни разу не изведанным им, пока он не занялся любовью с Шелби Тейт.
Да, страсть здесь присутствовала. Безумное желание тоже. Но было что-то еще, какая-то неясная, смутная разница в его реакции на губы Шелби, на сладкий аромат, свойственный только ей.
У Куинна возникло желание защитить, добиться совершенства в их отношениях, поставить ее наслаждение выше своего. Ему хотелось лелеять Шелби, убедить, что он никогда не обидит ее и всегда будет любить, даже если они проживут сто лет.
Шелби так прекрасно подходила ему. Идеально, словно они были созданы друг для друга.
Ладони Куинна прикоснулись к ее телу, и Шелби тихо застонала, приветствуя его прикосновение, зная, что до того, как он прикоснулся к ней, полюбил ее, она была жива лишь отчасти. Если им не суждено быть вместе всегда, если правда, которую они в конце концов скажут друг другу, разрушит то, что сейчас происходит между ними, кто осудит ее за то, что она берет то, что может, отдает то, что необходимо отдать?
На глазах у Шелби выступили слезы, когда она и Куинн опустились на колени на ковер, все так же крепко обнявшись, не отрывая ни рук, ни губ друг от друга.
«Я хочу, хочу, хочу», — мысленно повторяла Шелби с восторгом, жадно впиваясь в губы Куинна. Он отвечал ей тем же.
«Сейчас и всегда. Сейчас.. , с надеждой на вечность… « — говорил себе Куинн, когда наконец опустил Шелби на спину, пристально посмотрел в ее влажные глаза, почувствовал, что задыхается от эмоций и становится от этого неловким, словно впервые оказался с женщиной.
В каком-то смысле это соответствовало действительности. Их первый вечер был волшебным, но сейчас все стало совсем по-другому. Лучше. Сладостнее. Больше страсти. Больше нежности. Воспоминание об этом останется навсегда, даже если между ними никогда больше ничего не произойдет.
Ее кожа с чуть выступавшими под ней ребрами была теплой на ощупь. Куинн провел ладонью по восхитительному телу Шелби, запустил руку в трусики, ища и обретая. Боготворя ее.
Она приподнялась ему навстречу без всякого стыда, сожаления, хватаясь за это мгновение и беря все, что он мог ей дать, отдавая все, что у нее было, даже больше.
В едином стремлении они касались друг друга, гладили, целовали, возясь с пуговицами и молниями, горя желанием поскорее освободить пылающую, изнывающую под одеждой плоть.
Вместе они искали разрядки, завершения. Вместе поднимались на волнах опьяняющей страсти, и каждая волна оказывалась все выше и выше, страсть становилась все более ненасытной.
Шелби вонзила ногти в голую спину Куинна и сдалась, позволив ему увлечь себя в заоблачные выси, а потом сбросить вниз.
Какое-то время единственными звуками в комнате были их тяжелое дыхание и мурлыканье Принцессы, которая пару раз подтолкнула Куинна, прежде чем прыгнуть ему на спину, а оттуда на диван, где и заняла свое любимое место возле подушек.
Шелби, наблюдавшая за перемещениями Принцессы, засмеялась и спросила:
— Как ты думаешь, мы подорвали ее моральные устои? У кошек есть моральные устои?
— Не знаю. Вот когти у них есть, точно. Я говорил, что люблю тебя? Потому что это так, — добавил Куинн, целуя Шелби в лоб и глядя на нее. Их тела, все еще соединенные, никогда больше не будут единым целым одно без другого.
Улыбка Шелби померкла. Правду ли он сказал? Проклятие, ей не следовало снова заниматься с ним любовью. Она так ясно мыслила до этого. Куинн сказал, что любит ее, но утаил правду. Скрыл, что знает, кто она. Шелби хотела полюбить кого-то, кто полюбил бы ее ради нее самой, а не ради ее наследства.
— Шелли? — промолвил он, поскольку она не ответила. «Куинн даже не называет меня моим именем, хотя и знает его».
— Я хотела бы встать. — Шелби слегка оттолкнула его. Куинн понимал, когда надо настаивать на ответах, а когда ждать другого момента. Он чувствовал, когда человек темнит, а когда делает все, чтобы уклониться от прямого ответа. Вероятно, Шелби ничего не скажет ему сейчас только потому, что он спросил ее. Разумеется, она не спешит произнести «Я тоже тебя люблю, Куинн», поскольку он глупо и нелепо признался ей в любви.
Куинн не сомневался, что Шелби не доверяет ему. Он отказывался верить в то, что она, пусть и с запозданием, раскусила в конце концов его историю прикрытия. Спроси же он, почему Шелби внезапно так охладела к нему, она уклонилась бы от ответа или солгала.
Хотя Куинн с радостью предпочел бы ложь, если бы из правды явствовало, что он не более чем часть ее приключения. Если он часть чего-то, что Шелби хотела себе «доказать», а теперь, когда доказала, Куинн вот-вот услышит:
