— Я тебе дам — на суть! — заорал замполит. — Вон отсюда! Ничего не подпишу!
— Ну и не надо! — Жгут поднялся. — Знаешь, Петро, за что я не люблю армию? За то, что здесь приказы не обсуждаются. Какими бы глупыми они ни были. Потому что здесь главное — форма, а не содержание. Будь здоров!
Сердюк услышал, как хлопнула дверь. Гневливо сопя, он сгреб со стола обрывки бумаги и выбросил их в мусорное ведро. Стоя, плеснул на дно рюмки остатки перцовки, выпил и сел.
Синева за окном сгустилась. В комнате громко тикал будильник, пытаясь разогнать тишину. Замполит с тоской посмотрел на отрывной календарь, висевший в простенке между кухонными полками. Наталка с пацанами уехала еще в апреле…
И такая ужасающая тишина стояла в доме, что Сердюк откашлялся и тихо запел:
— Дывлюсь я на нибо, та думку гадаю: чому я не сокил, чому не лятаю?..
Он пел, перевирая слова, потому что родным его языком давно стал русский, а украинский он подзабыл.
— Вся надежда, ребята, на самих себя, — сказал Коньков. — Нам такое нужно придумать, чтобы все ахнули.
Они втроем — Вовка Коньков, Лешка Сарычев и Алик Агапов — сидели в школьном дворе. Последним уроком была физкультура — занимались на улице. А что — погода хорошая, тепло. Побегали, поскакали, погоняли мяч. После урока подошли к физруку.
— Игорь Палыч, мы к шефам едем, — сказал Коньков. — Ольга Петровна велела номера для концерта подготовить — ну там стихи выучить, песни. А мы с Сарычевым решили акробатический этюд показать.
— Ты, Коньков, только акробатический утюг показать можешь, — фыркнул физрук. — Ты подтянуться-то толком не в состоянии, болтаешься, как сосиска на вилке. Так что лучше стихи почитай.
Коньков обиделся и ушел. После уроков они с Сарычевым немного поупражнялись во дворе — нет, все не то. Руки вверх, руки вниз, шаг вперед — остановись… Скучно, неинтересно. Разве удивишь солдат, которые каждый день с нарушителями границы дерутся, простой физзарядкой?
— Думать надо, — сказал Коньков.
— Ну думай, — уступил другу эту привилегию Лешка. — Или давай вон у Агапова спросим, он умный. Эй, Агапов, поди сюда! — крикнул он.
Но и Алик Агапов не смог ничего придумать, хотя очень старался: ему ужасно хотелось, чтобы Коньков и Сарычев приняли его в свою компанию.
— Может, вниз головой пройтись? — робко предложил Алик, поправляя очки. — Представляете: выходим мы втроем на руках… Что, не ахнут? Какая сила и мощь!
— Да, пожалуй, ахнут, — согласился Коньков. — Особенно когда тебя увидят. На ногах, скажут, уже не держится. Живая, скажут, мощь. Нет, не годится. И потом вот еще…
Он задрал на Алике рубашку и ткнул его пальцем в живот. Потом задрал рубашку на Сарычеве и тоже ткнул.
— И чего? — спросил Алик.
— Смотреть противно, — презрительно сказал Вовка.
Агапов с недоумением взглянул на свой живот. Нормальный живот, только впалый.
— Белый! — с отвращением произнес Вовка. — Как у лягушки.
Сарычев изловчился и задрал рубашку на самом Вовке. Торжествующе посмотрел на друга:
— У тебя тоже белый.
— А я не спорю, — согласился Вовка. — Только когда мы такие выйдем, всем сразу станет ясно, что мы на самом деле за спортсмены.
— А мы виноваты? — пожал плечами Лешка.
Они не были виноваты. Они с радостью стали бы смуглыми, как настоящие спортсмены. Летом-то они загорят до черноты, но сейчас, в начале мая, солнце хотя и начинало светить раньше и светило, не жалея сил, но не больно-то грело. Во всяком случае, о том, чтобы за неделю покрыться загаром, можно было и не мечтать.
— Вы как хотите, а я — все! — Вовка решительно снял рубашку и стащил футболку.
Из окна учительской высунулась Ольга Петровна.
— Вова! — крикнула она. — Коньков! Ты зачем разделся? Ты что, простудиться хочешь?
— Мне жарко, — сказал Коньков и стал обмахиваться футболкой.
— Значит, уже простудился. Оденься немедленно!
— И правда, чего дурака валяешь? — спросил Сарычев. — У тебя вон мурашки по спине бегают.
— И шея посинела, — не без удовольствия сообщил Алик.
Вздохнув, Коньков надел футболку и рубашку, но схитрил: задрал на спине, чтобы голая осталась. Ольга Петровна еще раз выглянула в окно и успокоилась — Вовкин маневр она не заметила. Коньков повернулся спиной к солнцу.
— Все равно не загоришь, спорим? — сказал Сарычев.
— Темнота, — пренебрежительно отозвался Вовка. — На Северном полюсе люди и то загорают, когда солнце. Скажи, Алик?
Агапов не знал, так ли это, но на всякий случай кивнул.
— А пошли на речку! — предложил Сарычев. — Там и позагорать нормально можно.
Они отправились на безымянную речку, которая протекала на окраине города. Речка была не очень глубокой и довольно узкой — поплескаться еще можно, а плавать — никакого удовольствия.
Побросав портфели, они разделись до трусов и разлеглись на песке, раскинули руки-ноги. Песок был довольно теплым, но ветер с речки приносил ознобный холодок. Алик Агапов, стараясь не стучать зубами, потихоньку подтягивал к себе форменный пиджак.
— Эх ты, — заметив это, укорил его Вовка. — Слабак. Зря мы с тобой связались.
Сам он приспособился быстро: загорал, поворачиваясь спиной к солнцу, а когда замерзал — подставлял солнцу живот.
— Так и окоченеть недолго, — не выдержал наконец Сарычев и, вскочив, начал бегать кругами, хлопая себя по бокам и плечам. Потом побежал к реке.
— Куда это он делся? — спросил минут через пять Вовка. — Пойти, что ли, посмотреть?
Он с напускной ленцой поднялся, но, едва встав ноги, припустил бегом к воде. В этом месте река петляла, и Коньков за поворотом, под обрывом, не сразу увидел приятеля. А когда увидел, обернулся, позвал Алика, который подскакивал на месте, подтягивая синие спортивные трусы.
Под обрывом дымилось кострище; наверное, рыбаки оставили с ночи — рыба в реке водилась, мелкая правда. Сарычев стоял возле кострища на коленях, раздувал угли, подбрасывал щепки. Пока приятели спускались с обрыва, он развел настоящий костер. По дороге Коньков прихватил здоровенную корягу — ее тоже бросили в огонь, и стало совсем хорошо.
Жмурясь от удовольствия, Вовка поворачивался к огню то спиной, то боком.
— Вот это вещь, — сказал он. — Теперь и позагорать можно.
Согревшись, они вновь начали обсуждать, чем бы удивить пограничников.
— Лешка здоровый, — сказал Вовка. — Можно на него влезть и разные фигуры делать. Собственно, мы так и собирались. Но вдвоем неинтересно, а вот втроем…
— Мы так не договаривались, чтобы я двоих держал! — возмутился Сарычев. — И вообще, почему я?
