Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку

Независимо от того, каким оно будет, сегодня она остается здесь, на Мысе: даже если муж в итоге перетянет одеяло на себя, а скорее всего, тем дело и кончится, Алёша заслуживает некоторого бонуса. Но перетянет ли муж? Наверняка ли перетянет?

Допустим, не в облаках дело: это Наталья уже поняла. Облака — блажь чистой воды. Жила ведь раньше без облаков, и даже имела гарантированный полет на седьмое небо. Потому и в "Черти чте" про седьмое небо упомянула — потому что очень хорошо знает, что это такое. А на небе, особенно седьмом, должны быть облака. Просто раньше она о них не задумывалась.

Что это значит? Что Лёшка ей вообще не нужен? Может быть, может быть…

А как же верность его? Верность не Наталье — они никогда не были близки, так что в данном случае его связи с другими женщинами нельзя считать изменой, он ведь живой человек со всеми вытекающими. Но верность Лёшиной к ней любви дорогого стоит. Разве такая преданная однолюбость — или как ее там? — не заслуживает награды? Лёшка ведь хороший.

А муж что, плохой? Тоже хороший.

Совсем запуталась. Почему она такая неправильная?!

На обед был подгоревший рис с тушенкой. Дома, может, Наталья такое варево и пробовать бы не стала, а тут уплетала за милую душу: костерок придал "плову" приятный аромат и даже пикантность. Да и выголодалась так, что сырого слона бы с великим удовольствием рвала зубами, не то что "плов" с дымком.

Солнышко приятно припекало. Захотелось спать — Лёшка ведь разбудил Наталью в несусветную по ее понятиям рань.

Он чутко уловил ее состояние, и движением фокусника вытащил из коляски Санькиного мотоцикла надувной матрас. Наталья едва сдержалась, чтобы не высказать ему свое негодование: насколько удобнее было бы сидеть на нем, чем на жуткой скамейке из поваленного деревца, от которой у нее уже все болело. Почему же раньше не предложил?!

Однако сил на скандал не осталось. Едва Дружников надул матрас, она с несказанным удовольствием растянулась на нем. Улучив момент, когда никто не видел, расстегнула пуговицу на проклятых джинсах, и вздохнула с явным облегчением. Еще бы молнию расстегнуть — вообще было бы здорово. Но вдруг майка задерется? Сраму не оберешься. Придется терпеть.

Над головой приятно шелестели деревья. Их шорох сливался с отдаленным рокотом волн и монотонным гомоном отдыхающих. Где-то неподалеку бренчала нехитрыми аккордами гитара, с другой стороны ветер доносил обрывки неуловимо знакомой песенки. Наталья задремала.

Лёшка, снова ты? Как долго тебя не было. Мне даже показалось, что тебя вообще никогда не было, а под видом тебя приходил муж. Смешно, правда? И глупо. Ужасно глупо. Здравствуй, Алёша! Я рада тебе.

В этот раз Лёшкины руки были несмелыми, и было их как-то несуразно мало: всего одна. А ведь их должно быть много-много — они же вездесущие! Однако теперь все было иначе: вороватая рука проникла под футболку, и притаилась там на время. Наталья выжидала: вот сейчас рука одумается, и примется за всегдашнее свое безобразие.

Мгновения летели в вечность, а ладонь Дружникова по-прежнему спокойно лежала не столько на Натальином животе, сколько на джинсах, и игриво ласкала расстегнутую пуговку, не претендуя на большее.

Наталья нетерпеливо поторопила ее, прижавшись спиной к Алексею: ну же! Не столько даже спиной, сколько натруженной о неровную, сучковатую "скамейку" попой.

Алексей немедленно отреагировал на ее движение. Рука чуть дрогнула, и нацелилась вверх, к груди. Но опять же несмело, едва продвигаясь вперед. Наталья затрепетала в предвкушении чуда: сейчас она станет облаком! Наконец-то.

Рука легла на грудь. Но что-то мешало насладиться мгновением — не было привычного тепла от его ладони, будто та не к телу прикоснулась, а к защитному скафандру. Бюстгальтер. Откуда он взялся во сне? Вероятно оттуда же, откуда и джинсы. Странно, раньше никакие одежды не мешали ей превращаться в облако. Разве облака носят одежду? Облако в штанах. Забавно. Где-то это уже было. Там, где вечер хмурый, декабрый. Там, где "Мир огромив мощью голоса". Конечно, Маяковский! Дикий, необузданный гений слова, двухметровое облако в штанах.

Чего только не приснится. То Лёшка, то Маяковский. Так кто из них, в конце концов, превращает ее в облако? Хорошо бы Маяковский — может, заодно заразит ее поразительной своей гениальностью, а то Наталье вечно слов не хватает, даже букв. Одни сплошные "Вау". Но зачем облакам слова? Не нужны. Значит, и Маяковский с его гениальностью сейчас ни к чему. Сейчас нужно одно — умелые Лёшкины руки.

Но где они, умелые? Какие-то они сейчас другие, будто чужие. Неповоротливые какие-то, вялые.

На шее под ухом стало тепло — это Лёшины губы ее греют. Хорошо как. Приятно. А дальше будет еще приятнее. Ну же, ну! Не медли, Алёша!

Где приветные, напористые губы? Они ли застыли на шее, стеснительные, неловкие? Как они не похожи на те, что ласкали ее раньше.

Рука на груди поелозила по бюстгальтеру — Наталья по-прежнему чувствовала себя в нем как в броне. Откуда он все-таки взялся в ее сне? Раньше ведь без него обходилось, и было так здорово.

Видимо, панцирь бюстгальтера мешал не только Наталье — рука скользнула вниз. Медленно, и очень уж нерешительно, но все же подбиралась к цели. Чем дальше она опускалась, тем сильнее у Натальи захватывало дух: скоро, уже почти, еще немножко…

Рука наткнулась на пуговку, и застыла. Секунды растянулись в вечность: казалось, эта преграда стала для Алексея непреодолимой. Но нет: сначала пальчик несмело нырнул под плотный пояс джинсов — Наталья как могла втянула живот, чтобы упростить ему задачу — вслед за пальцем под джинсами оказалась вся ладонь. Наталья выгнулась ей навстречу: Здравствуй, Алёша!

Дальше сложно было уследить за происходящим. Броня то возникала, то пропадала. Сначала исчезли джинсы — даже во сне Наталья почувствовала невероятное облегчение: не джинсы, а пыточная палата! Удивительно, что средневековые инквизиторы не додумались до такого истязательства. Вслед за джинсами исчезла трикотажная преграда футболки. Такого же восторга эта потеря не вызвала, тем не менее тоже была воспринята Натальей на "ура" — телу сразу стало легко и как-то воздушно. Впрочем, воздушность эта мгновенно исчезла, ей на смену пришло тепло Лёшкиного тела: Здравствуй, Алёша!

Броня-бюстгальтер держалась особенно долго. Разве что перемещалась с места на место: то на шею убегала, то путалась где-то подмышкой. Казалось, Алексей никак не может расправиться с застежкой. Но это же сон, во сне не должно быть не только застежек, но и самого бюстгальтера. Наконец и эта преграда растворилась в дебрях Морфеева царства: Здравствуй, Алёша!!!