Есть сейчас я точно не смогу. Вся как на иголках.
— Что с нами будет дальше? — решилась задать вопрос я. Это молчание меня уже начало нервировать.
— А что ты хочешь, Лена?
Подобный логичный вопрос поставил меня в тупик. Он хочет заставить меня первой сказать о своих желаниях?
— Я…не хочу, чтобы всё было вот так, — ответила тихо я.
— Так ты всё же ревнуешь? — заломил бровь Реутов. — Ты же кричала, что ненавидишь меня, никогда не примешь, а тут вдруг слёзы. Что же изменилось?
— Всё, — ответила я, взглянув ему в глаза. — Прости, конечно, но ты тот ещё дурак, если не заметил, что я давно уже к тебе не отношусь так, как это было раньше. В Израиле всё изменилось.
— Потому что я вылечил твоего сына?
— Это большой поступок, — кивнула я. — Я оценила его, и всю жизнь готова тебя благодарить за него. Но дело не только в Демиде. Разве любят за хорошие поступки?
— А ты любишь?
Новый вопрос в лоб бросил меня в холодный пот. Я говорила эти слова лишь единожды, своему супругу ещё в семнадцать лет. Сейчас это всё кажется таким далёким и нереальным… Никогда не думала, что смогу любить такого, как Влад. Но я смогла.
— Я уже не знаю. Всё так запутанно, — ответила я, подумав немного. Потом перевела смелый взгляд на него. Если я сейчас не скажу, то потом могу об этом пожалеть. — Мне плохо без тебя. Я ревную тебя к этой чёртовой Олесе, да! Я успела привязаться к тебе там, в Израиле. Не ради твоих денег, потому что ты — это ты, Влад Реутов, такой вредный и неспособный выслушать. Я ненавидела тебя вначале, я и не скрывала. Но позже я узнала тебя лучше, и поняла, что чувства изменились. Ты смог показать себя другим — понимающим, человечным, способным на сочувствие и помощь. В Израиле ты вёл себя как настоящий мужчина. От Димы я такого никогда бы не дождалась. Я теперь не понимаю, как могла любить его, и не замечала тебя. Я просто не хотела быть мразью и изменницей, но ты мне нравился тоже. Тогда в Шанхае, я потому так и сопротивлялась отчаянно, что я просто не могла противостоять тебе. Я бы просто сорвалась в эту пропасть с тобой, но у меня была семья, как бы я посмела? А дальше, когда ты вынудил меня с тобой быть, я ощущала себя отвратительной тварью, которая спит с другим, предавая память о недавно погибшем муже. Ты понимаешь?
Весь мой монолог Влад молчал, подперев голову кулаком, и поглядывая на меня.
— Понимаю, — ответил он так, что я тоже это ощутила — он в самом деле понимает.
Но всё равно делал… Однако, прошлого уже не изменить. Но мы можем исправить своё настоящее и будущее.
— В Израиле я стала по тебе скучать, ждать звонков или твоего приезда. Как ты мог этого не ощущать? Я НИКОГДА тебе не лгала, Влад, неужели ты не понял? Это не произошло в один миг, доверие и чувства к тебе пришли не сразу, если не брать в расчёт то, что нас тянуло друг к другу физически — я этого тоже не отрицала. Мне всегда было хорошо с тобой в постели, с самого первого раза. Но эмоции и привязанность всё же появились позже. Ты меня согрел в своих руках как котёнка с мороза, а потом внезапно снова вышвырнул на снег. Почему ты такой жестокий? Почему не дал мне сказать? Я бы всё объяснила тебе.
В тёмных глазах ворочались сомнения и боль. Он страдал не меньше меня, я чувствовала. Мы оба потеряли столько времени…
Влад вздохнул и ответил:
— Ты столько раз мне показывала, что не любишь, что я тебе не нужен, что я просто уже не надеялся увидеть от тебя настоящие тёплые чувства. Я был согласен обманываться, но вот наступил тот момент, когда я стал ощущать от тебя отдачу и тепло. Я поверил, что всё у нас с тобой может быть. Без контрактов, без давления. Несмотря на тот сложный период болезни Демида, я был счастлив. Счастлив видеть в твоих глазах благодарность, нежность. А потом нашёл эти закладки, и меня как как выстрелом в упор убили. Я вспомнил твоё отторжение до Израиля, твои слова все, которые били по лицу больнее рук, и решил, что ты просто готова была сыграть что угодно, лишь бы я помог тебе.
Он замолчал, и мы оба погрузились в собственные мысли. Смотрели прямо перед собой, пытаясь переварить услышанное.
— Дурак ты, Реутов. Ты ошибся.
— Ты дала мне повод. Зачем ты сделала эти закладки? Разве ты не понимаешь, как больно было увидеть их после всего, что я сделал для тебя, и готовы был сделать еще? Я понимаю, что делая благое дело, очень некрасиво ждать в ответ чего-то, тем более любви, но я не думал, что ты вообще настолько меня ни во что не ставишь, что думала просто надуть меня и сбежать. Только потом ты поняла, что от меня далеко не убежать, да и ребёнок болен. Вот и осталась. Скажешь, не так?
— Не так, — ответила с вызовом. — Я сделала эти закладки, когда очень злилась на тебя. В тот вечер мы беседовали в твоём кабинете. Ты мне рассказал правду о Диме. Я думала, что просто лягу и умру, настолько меня рвали эмоции. Я ненавидела вас обоих. Первая мысль — бежать. Просто уйти отсюда и никогда не слышать ни о Диме, ни о тебе. Я читала всё это, но не могла вникнуть, эмоции слишком сильно меня штормили. И поэтому я сделала эти дурацкие закладки. Чтобы потом прочесть внимательно. Но уже через пару часов я и сама осознала, насколько глупая и недальновидная эта затея. Ты всё равно никуда не отпустил бы меня, я могла быть уже беременна — кстати, так и оказалось, и всё равно ничего своим побегом бы не добилась, кроме того, что разозлила бы тебя. Ещё до диагноза Демида, я уже отбросила эти мысли. Я никуда не ушла бы, если бы ты сам не отпустил меня. Ты меня очень хорошо проучил несколько раз за попытку избежать своей участи, что я просто… просто боялась тебя, Реутов.
Неожиданно он притянул меня к себе, порывисто обняв. Крепко, но нежно, прижал к себе и с упоением вдохнул запах волос. Пару минут он молчал и просто наслаждался моментом, как и я. Мне совершенно не хотелось отстранится, в его руках очень тепло и уютно, я бы так просидела пол жизни.
— Стерва ты. Как же ты мне в душу запала, проехалась по мне не раз танком. Ненавижу тебя, Калиновская! И точно так же сильно люблю.
От этих слов брызнули слёзы. Я так устала от каменного Реутова, который не позволял даже коснуться его, так хотела услышать о том, что по-прежнему небезразлична ему. Теперь тугой ком в груди будто начал расслабляться, разливаясь теплом внутри.
— Я тебя тоже люблю, Реутов, — сказал ему прямо в ухо, взявши в руки его голову.
Он немного отодвинулся, чтобы увидеть мои глаза. Взгляд очень внимательный, будто смотрел куда-то в самую глубь души.
— Что ты сказала? Повтори.
— Я люблю тебя, Реутов. Хоть ты и засранец, — мягко толкнула его под ребро.
На мои губы тут же напали. Поцелуй был таким разным, будто он пытался сказать мне всё сразу своими губами — что очень любит, одновременно с этим ненавидит, обижен, что тосковал по мне, что больше никуда меня не отпустит. Но это лишь ощущения. Своего решения по поводу отношений Влад так пока и не озвучил мне.
Когда уже губы неистово болели, в дверь настойчиво постучали. Нам пришлось прерваться, и он пошёл к двери. Оказалось, что Лика привезла одежду. Я снова ушла с пакетом в ванную комнату и переоделась в новый костюм и блузку. Так я ощущаю себе хотя бы в своей тарелке. Хоть и покупали эти вещи без меня, но всё подошло почти идеально. По крайней мере, в таком виде вполне можно доехать до дома.
— А рубашка красивее на тебе смотрелась, — отметил Влад, и я спрятала улыбку. — Поедем, я отвезу тебя домой.
— А как же твои дела?
— Да к чёрту их. Сегодня у меня выходной. Идём.
Он привёз меня к дому и заглушил мотор.
— Заходить не буду, всё-таки нужно смотаться по кое-каким делам. Я приеду вечером.
— Хорошо, — ответила я и уже нажала на ручку двери, но остановилась. Повернулась к нему и всё же задала вопрос, который мучал меня всё это время.
— Что у тебя было с Рудзинской?
В ответ он молчал, глядя впереди себя. Это молчание больно полоснуло по сердцу. Значит, всё же что-то было, иначе бы он сразу ответил.
