— Конечно. Его хотели, и зачинали осознанно. Он не виноват, что все вот так обернулось.
— Может, еще сойдетесь теперь?
— Исключено. Я больше не смогу делить с ним постель, после всего увиденного и понятого.
— С младенцем на руках, найти мужчину, будет значительно сложнее.
— Ну и бог с ним! Еще одно: доброе утро, мамочка! Для меня важнее.
— Ты уверена, что он не откажет вам в содержание? Найдет сейчас новую зазнобу и не до вас станет.
— Он всегда помогал и помогает даже своим старшим, уже полностью самостоятельным детям, думаю, не бросит и нас. Но и я тоже не буду сидеть сложа руки, напишу бизнес-план для программы самозанятости, буду торты печь, как и раньше и пряники расписные.
— Умница ты моя! — мама засмеялась, но натянуто, через силу и поцеловала меня в висок. — Остаться у вас на ночь сегодня?
— Не надо. Все хорошо. Правда. Не тревожься.
Но хорошо, нифига не было. Я впервые засыпала в этой квартире одна и как следствие, изворочалась и изревелась. Так не хватало рядом сильного плеча, на которое можно положить голову, успокаивающего и согревающего тепла. И даже этого быстрого, формального секса с утра, мне тоже будет не хватать, как это ни странно.
И мама права, женщине с тремя детьми, мужчину найти, будет невероятно сложно. А хочется ведь! Я за эти десять лет так привыкла быть под защитой и опекой, что сейчас чувствую себя не то, что одинокой — осиротевшей. Это ощущение куда глубже простого одиночества, простой тоски и обиды. Сиротство — оно обездоливает, забирает часть самой души. Чувствую себя сейчас примерно так же, наверное, как чувствует себя человек, которому недавно ампутировали руку или ногу. Не хватает чего-то безумно важного и родного. Части самой себя. И смириться с этим невероятно сложно, практически невозможно. Можно лишь привыкнуть, очень медленно и постепенно. Вдох за вдохом, через невероятную боль в груди. Когда был рядом Кирилл, это было куда легче. Теперь же скучаю еще и по нему. Как ни странно, ничуть не меньше, чем по Михаилу.
Сейчас бы, кажется, была рада даже Сереже. Который, кстати, приносил мне в больницу передачи и приглашал просто погулять, еще раз, когда меня выпишут, но после новости о скором прибавление в моем семействе, как-то резко сдулся. В ЧС не запихнул, но писать, звонить и приносить вкусняшки, перестал.
Что ж, на него за это даже сердиться невозможно. Я бы на его месте, тоже даже и не посмотрела на отца, с которым будут проживать трое детей от первого брака, которых мне придётся содержать.
Ну и ладно. Зато скоро меня будут обнимать еще одни маленькие ручки, будет звучать звонкий, детский смех. И это мне дороже всего на свете.
Вечером звонил Кирилл:
— Как ты?
— Хорошо.
— Поговорила с отцом?
— Да.
— Как воспринял?
— Рвет на себе волосы и плачет, — хотела рассмеяться, да не вышло.
— Что ж, заслуженно. У тебя с утра токсикоза нет?
— Не было еще ни разу, а что?
— Тогда я заеду за тобой в половине девятого. Отвезу тебя на работу.
— На какую еще работу?
— Увидишь! Тебе понравиться! Я обещал тебе помогать — я и помогаю. Нашел тебе работу.
— Да кто меня возьмет? Мне через несколько месяцев уже в декрет.
— Возьмут. Не беспокойся. Выспись. Нужно выглядеть бодро и свежо.
И я старалась уснуть, честно, старалась. Но в одиночестве, это никак не выходило. А в половине одиннадцатого, еще и в дверь звонить без перерыва начали.
— Кто? — спросила стоя у двери с колотящимся сердцем. Было у меня одно нехорошее предположение, но надеялась, что вся же опять соседку муж гоняет.
— Это я, Марин! Открой!
Судя, по еле шевелящемуся языку, Михаил был в стельку.
— Не открою, уже поздно. Мы спим. Иди к себе.
— Ты не взяла трубку.
— Спала, наверное, звони раньше.
— Открой, поговорим. Приставать не буду, обещаю, мне теперь почти и нечем, приставать-то.
— Не о чем нам больше говорить! Все уже обсудили! Иди к себе!
— Ты не одна? Ты с ним уже, да? — я закатила глаза и прислонилась к двери. Похоже, это надолго. — Он любит тебя, я знаю. Всегда знал. Не замечал, думаешь, как вы переглядывались! А я все видел! Все! Интересно даже было, дашь ему, не дашь. Не давала! Молодец! Да, Мариночка! И это я тоже знаю! Папа мудрый! Папа все видит! Только ты это… Щас учти, что он такой же, как и я! Даже хуже меня! Молодой, потому что и глупый. Не умеет еще баб ценить.
— Ты, можно подумать, умеешь! — процедила сквозь зубы, так что б он не услышал.
— Я сам тебе жеребца найду. Сильного, красивого, неутомимого! Тешься, сколько хочешь и как хочешь! Я ж понимаю, что ты только в самый вкус вошла. Дело молодое! Ты только не прогоняй меня, ладно? Я с вами хочу быть! Я детей хочу видеть. Целовать их каждое утро. Завтрак вам готовить. С маленьким тебе помогать хочу! Дети, они ведь быстро растут, меняются, я ничего пропустить не хочу! Я имею право все это видеть. Своими глазами!
— Иди домой, Миш, проспись! Завтра днем приходи, все обсудим!
— Здесь мой дом! Здесь! — Миша резко перешел в агрессию, закричал и забарабанил кулаками в дверь. — Рядом с вами! Открой мне! Открой немедленно!
— Прекрати стучать! Детей разбудишь! А соседи вызовут полицию! Не позорься!
— Ты все еще моя жена! Открой.
В коридор вышли испуганные и заспанные девочки.
— Папочка, прекрати стучать! Мамочке и маленькому спать нужно.
— И нам тоже!
— Доченьки! Милые мои! Я пришел пожелать вам спокойной ночи, а ваша мама меня не пускает к вам, — голосом обиженного козленка заблеял поганец.
Алина открыла замки, распахнула дверь, и Миша буквально ввалился в квартиру.
— Да ты ж мое солнышко! Золотой человечек! — Михаил схватился за дочерей, чтобы устоять на ногах. Скучали по папе, золотые мои?
— Не успели еще, — пробурчала Анюта.
— А я по вам скучаю! Очень! Я минуты без вас прожить не могу. Я вот тут, в прихожей, на коврике посплю, ладно? — Михаил реально уселся задницей на ковер и стал снимать ботинки. — Мне лишь бы с вами рядом. Я даже как собака готов на коврике, в прихожей! Коль уж лучшего не достоин!
— Пойдем уж к нам, в комнату, — вздохнула Алина. — Только тихо себя веди, мы спать хотим.
— Вы ж мои хорошие! Вы ж мои золотые! Не бросите папку, да? Не бросите? — Михаил расцвел в пьяной улыбке и стал неуклюже подниматься. — Вы ж простите? Вы ж не как ваша мамка!
На меня бросили волчий взгляд, а мне хотелось вцепиться ему в глотку и разодрать ее к чертовой матери в клочья, что б собственной кровью захлебнулся!
Разве по-мужски, использовать так детей?
Глава 48
Девочки подняли отца и увели в свою комнату, Алина уступила ему свою нижнюю койку, сама легла наверх, к Анюте. У меня о сне речи, конечно, уже не шло.
Я первый раз в жизни видела сейчас Михаила пьяным, и агрессия в его голосе меня очень напрягла. Всю ночь лежала и прислушивалась все ли там в порядке. К счастью, все было тихо. А я поняла, наконец, почему меня напрягало то, что он будет теперь жить в подъезде напротив. Чего-то такого, я и опасалась, наверное.
Сон сморил меня лишь под утро, а в семь, надо было уже вставать. Приняла душ, привела себя в порядок, сразу капитально, с макияжем и принялась жарить омлет с колбасой. По привычке приготовила и на Михаила.
На аппетитный запах, на кухню подтянулись все присутствующие в квартире.
— Доброе утро, Мамочка.
— Доброе, мои хорошие!
— Доброе, всем. А что я здесь делаю?
Я, пожалуй, впервые видела Михаила таким всклокоченным и не опрятным. Постарел он. Сильно постарел, от прежнего моложавого красавца, и следочка не осталась. Вся кожа сморщенная, в складках. Взгляд без блеска. Вот до чего блядство то доводит.
— Не помнишь, как приперся в одиннадцать, долбился в дверь? Орал на весь подъезд, умоляя открыть, и собирался спать на коврике? — не без ехидства, осведомилась я.
