слегка шлёпает рукой по ягодицам.
— Это только прелюдия. Десерт будет дома.
Мы открываем щеколду и протискиваемся между стайкой очумелых бабуль, которые с укором смотрят нам вслед. Более развратной женщиной я себя никогда в жизни не чувствовала, но почему-то никогда мне не было настолько наплевать на общественное мнение как сейчас.
Спустя несколько минут, расплатившись по счету мы быстрым шагом идем в сторону парковки. Садимся в автомобиль, прекращая кажется только начавшееся свидание и на максимально допустимой скорости мчим домой.
— Я хотел поговорить с тобой, — начинает Воронов вглядываясь в темноту за окном.
— Я вся во внимании.
— Мать Дениса попросила оставить его у нас на некоторое время, — он с силой сжимает кулаки и наконец-то поднимает на меня свой взгляд.
Зрачки даже в темноте сверкают нехорошим злобным огоньком, и я прекрасно понимаю его чувства.
— И? Пусть остается, он такой же твой ребёнок, как и Крис.
— Я это к тому, что возможно бывшая не заберет его еще долгое-долгое время.
— Окей, я тебя поняла, Воронов. Я готова к ответственности — давно не маленькая девочка, так что я точно не испугаюсь, — он перемещает мне на колено свою руку и слегка сжимает.
Проходится выше по ноге, проникая под платье и наконец-то произносит:
— Я знал, что не ошибся в выборе женщины, с которой хочу провести всю свою жизнь.
Его слова лучше всякого признания в любви. Лучше романтических свиданий и ухаживаний, подарков и показушности. Так странно — я то и дело обещала себе, что больше никого не пущу в свое сердце, но Воронов заполнил его полностью, до невозможности — плотно проник и пропитался в каждую клеточку моего тела, в каждый сантиметр, в каждую артерию и вену. И почему-то его не хочется искоренять и срочно пить от него противоядие.
Проверив детские комнаты и убедившись, что наши малыши крепко спят, иду в комнату для родителей, где нами уже запланированы совершенно недетские забавы.
— Свидание окончено? Я хочу воспользоваться своими правами жены, и немного поприставать к мужу.
— Окончено, — усмехается Даня, позволяя раздеть себя.
Расстегиваю верхние пуговицы рубашки и касаюсь пальцами четко очерченных кубиков пресса. Он приподнимает моё платье куда-то до уровня талии. Гладит и сминает ягодицы — нетерпеливо, жадно и немного грубо — именно так как мне нравится.
Расстегивает молнию платья на спине, касается подушечками пальцев шеи и проходится по позвоночнику, и я вытягиваюсь как натянутая струна ему на встречу. Когда моё платье валяется где-то на полу, оставив меня в нижнем белье, а смятая рубашка Дани висит на стуле, я опускаюсь на корточки и помогаю освободится мужу от штанов — торопливо расстегиваю ремень, ширинку и беру в руку твердый член с крупными вздутыми венами.
Под тихий хриплый стон вбираю его в себя до основания. Воронов зарывается пальцами в мои волосы и помогает подобрать ритм — неспешный, с глубоким проникновением и ласками. Когда мы падаем на большую кровать, мне хочется поскорее принять его в себя — целиком, без остатка. Вновь сгореть до тла от его грубых и резких движений, от обжигающих поцелуев и осознания того, что мне ни с кем и никогда не было так хорошо. А затем восстать из пепла словно птица Феникс и потребовать ещё и ещё, до обессиленных шлепков плоти о плоть, до капель пота на его и моём лице, до приятной боли в мышцах и промежности, до самого рассвета.
Когда мы лежим прилипшие друг к другу намертво, а Даня поглаживает меня по внутренней стороне бедра я впервые вспоминаю о чем-то важном. О том, о чем рядом с ним совершенно забыла.
— Надо будет подобрать с врачом контрацептивы, пока мы не заделали еще одного ребёнка, — проговариваю утомленно, закрывая глаза.
— Угу, обязательно, Ди. Обязательно.
Диана.
— Ты обещал, что не будешь работать всю неделю! — громко возмущаюсь и упираю руки в боки как типичная сварливая жена. Этому мне еще стоит поучиться и отточить давно забытые навыки.
— Тебе вот только скалки в руках не хватает, — Даня по-прежнему стоит ко мне спиной, усмехается и проводит пятерней по волосам.
Красивый, зараза! Хочется вцепиться в него клешнями и никуда не отпускать, чтобы ни один женский взгляд не был направлен в его сторону. Никогда не была замечена в приливах ревности и подобном поведении, но сейчас у меня совсем плохо с настроением и держанием собственных чувств под замком.
На глаза отчего-то наворачиваются слёзы. Я шмыгаю носом, вытираю подушечками пальцев влагу в уголках глаз и хочу надавать себе пощечин за эту временную слабость перед мужем. Но как ни странно, слезы действуют на Воронова чудеснейшим образом — он тут же поворачивается ко мне лицом, прижимает к себе и вдыхает запах моих волос.
— Пахнешь ванилью и корицей.
— Готовила творожную запеканку, — перестаю плакать и утыкаюсь носом в его грудь.
Прислушиваюсь к спокойному сердцебиению Дани, провожу пальцами по рельефному животу и завидую самой себе. Я живу с самым лучшим мужчиной на свете. Мы засыпаем и просыпаемся в одной постели, воспитываем детей, касаемся друг друга, любим, наслаждаемся и порой кажется, что лучше уже быть не может. Но наступает новый день, и мой муж доказывает обратное.
— Федотова, я клянусь, что это ненадолго — два часа максимум, и я приеду на ваш семейный пикник в лесу.
Скребусь, словно кошка когтями о его спину и мурлычу в ответ. Трусь носом о колючую щетину, ощущая легкую вибрацию в теле от близости с ним.
— Так бы и сразу сказал, что приедешь, но чуточку позже. Для Дениса важно проводить время с отцом.
— Жена, в последнее время мне не нравится твоё переменчивое настроение. В один момент ты готова разорвать меня напополам, в другой начинаешь резко плакать, в третий — ластишься, словно голодная кошечка к своему хозяину.
Невозмутимо пожимаю плечами и списываю это на свой непредсказуемый гормональный фон. Все обязательно наладится после завершения грудного вскармливания — так я успокаиваю себя каждый раз, когда устраиваю истерики на ровном месте как последняя истеричка.
Когда Воронов уезжает, мы начинаем паковать с Денисом продукты, которые приготовили к пикнику. Это была целиком и полностью инициатива нашего храброго парнишки, но я смело её поддержала и попыталась уговорить Воронова пойти
