— Это ещё почему? — опять я включаю эмоционального импотента.
Строгий, суровый взгляд. Холодное лицо.
Привык скрывать чувства, быть чёрствым и непрошибаемым.
Не могу сближаться с людьми и открываться им. Отсюда все проблемы. Когда женщины липнут ко мне сами, мне легче. Но если нужно вот так: быть честным и щедрым на чувства — меня будто ступор сковывает. Желание отодвинуться.
А с Аней от этого только хуже.
Вздохнув и недовольно поёжившись, продолжаю смотреть на чернильные тучи, разрубленные красными всполохами уходящего солнца.
— Твоя жена скорее прищемит тебе хвост, чем пустит к себе в постель.
— Отец, я не понимаю, о чём ты.
— Зато я всё понимаю, Герман. Ты думал, и эта сделка выгорит, но в итоге влюбился в девочку по уши.
Взглянув на отца, вижу, что он улыбается. В уголках глаз собрались морщины. Покрытая серебром голова блестит в лучах заката. Я всегда уважал отца, всегда старался делать так, чтобы он гордился мной. Конечно, он всё понял.
Рассмеявшись, качаю головой. И снова борюсь сам с собой.
— Ни в кого… — глубокий тяжелый вздох. — В смысле, конечно, она же моя жена. — Поправляю пиджак, расстёгиваю пуговицы, раскидываю полы.
— Когда я придумал всю эту фигню с наследством и браком, я просто хотел подтолкнуть своего старшего сына к созданию семьи, но я даже представить себе не мог, что ты настолько меня не уважаешь.
— Отец…
Разговор сворачивает куда-то не туда.
— Что отец? Герман, ты взял в заложники замечательную девочку, откопал брильянт среди кучи навоза и в итоге бросил всё это псу под хвост. Что ты натворил, Герман? Почему вы всё время ссоритесь? Я же вижу, что она, как это ни удивительно звучит, неравнодушна к тебе.
Отец прав, я был настоящим с ней только однажды, когда чуть не потерял, когда достал из озера. Тогда у меня в груди всё почти разорвалось от боли. А потом я воспользовался её нежностью.
Закрыв глаза, выдыхаю, оглядываюсь по сторонам, прислушиваюсь к тому, насколько далеко отошли официанты. Не хочу посторонних ушей.
— Она необычный, новый для меня человек. Мне тяжело с ней.
— Кто? Аня? — искренне и громко смеётся отец.
И, развалившись на стуле, запрокидывает голову.
— Это кроссворд у меня сегодня по утру в сортире на втором этаже был сложный. А Аня интересная, умная, весёлая, влюблённая в тебя девушка, которая просто нуждается в тепле.
Знаю. Но я слишком долго играл по другим правилам.
— Она очень противоречивая…
Отец берёт остатки хлеба со стола и, скатав из мякиша шарик, пытается попасть в графин. Ухмыляется.
— Мне приятно наблюдать за тем, как она взяла тебя за то самое место. Тебя, великого Германа Белозерского! И теперь ты мечешь икру, потому что не можешь вернуть свою привычно серую гламурно-пафосную офисную жизнь на старые серенькие рельсы.
— Смешно, отец, и красноречиво, — усмехаюсь.
— Ты влюбился впервые. Понимаю, это сложно принять.
Молчу. Не отрицаю и не соглашаюсь.
— Я безумно счастлив, что этой женщиной оказалась не Сабина. Та просто задела твоё эго. Но теперь это в прошлом. Мне жаль твоего брата, но он сам выбрал свою участь. Тебя же ещё можно спасти.
Вцепившись руками в спинку стула, приподнимаю его, затем опускаю. Злюсь. Вечер тёплый, безветренный, поют сверчки, еле слышно шелестят листья. Я хотел фиктивный брак, холодный расчёт, строгие отношения. Я их получил. Только покоя всё равно нет. Ничего нет.
Мою жизнь кто-то перевернул как изрисованный листок бумаги.
Всё уже никогда не станет как раньше. Я пытаюсь дёргать Аню, стараюсь найти причину в ней. Но правда в том, что изменился я сам.
— Моя жена. Она непредсказуема. Мне не подходит это. У меня не тот характер, чтобы размышлять обо всём этом. Я должен работать, отец, я привык работать. С ней сложно. Мне нужно постоянно оглядываться. С тех пор, как мы сюда приехали, я ни разу не проверил электронную почту. Я только и думаю о том, что крутит в своей голове Аня. Анализирую её поступки. Это бред сумасшедшего.
Отец снова смеётся.
— Аннушка не так проста, как ты привык, и, чтобы спасти свои коки, ты решил дистанцироваться. В любом случае, Герман, у меня для тебя радостная новость. Раз она тебя наказывает показной холодностью, значит надежда ещё есть.
И почему его слова вызывают прилив жара в области груди? Почему мне так хочется, чтобы предок оказался прав? Мой отец так легко говорит о чувствах, а я как долбаный мяч для настольного тенниса. Туда-сюда. Никак не могу найти точку опоры. Хотя уже ясно, что идея с фиктивным браком полностью провалена.
— Я пойду к жене.
— Иди. Это замечательно, когда есть к кому идти. — Забрасывает в свою импровизированную баскетбольную корзину ещё один комочек из хлеба.
Глава 62
На этот раз мне никто не открывает.
Сколько я ни стучу в дверь нашей спальни, всё бесполезно.
Она морозит меня, и это понятно, ведь я сам виноват. Из-за гордости, упрямого характера, неумения подчиняться, жить ради кого-то другого, ну и, конечно же, сложившихся привычек.
Есть вариант уступить ей и переночевать в гостевой спальне, но после разговора с отцом хочется к Ане. И только я собираюсь туда идти, как в коридоре встречаю мать.
— Почему ты не в комнате своей жены?
Сжимаю челюсть от негодования. Моя мать хорошая женщина, она родила меня, вырастила братьев, всегда следила, чтобы всё у нас было. Ну как следила? Выносила мозг отцу. Но вот так откровенно поговорить с ней, как только что с отцом, я не смогу. Она не поймёт мои эмоциональные качели. Не поддержит.
Ей вообще не нравится Аня, потому что она ощущает в ней опасность. Сабиной она может управлять, у них много общего. А Анюта другая, и она сводит её старшего сына с ума.
— Сейчас пойду в комнату жены, просто спустился за водой.
— И где же вода? — усмехнувшись, осматривает мои пустые руки. — Мне сказали, что твоя супруга кое-что стащила из бара. Я уже испугалась, что она планирует наклюкаться в одиночку. Только этого нам в семье не хватало. Вообще, молодожены должны быть вдвоём в первую брачную ночь. Иначе счастья не будет.
Обхожу её, хлопнув по плечу. Она всё-таки моя мать. Я благодарен ей за жизнь. И всегда буду беречь, какую бы чушь она ни говорила.
— Аня тебе не нравится.
— Она слишком простая, в ней нет лоска, но это твой выбор, придётся терпеть.
— Очень мило, мамочка.
Чмокнув родительницу в висок, возвращаюсь к двери спальни.
Пусть игнорирует меня, находясь рядом, в одной комнате. Естественно, у меня есть ключи. Открываю.
Аня сидит на полу и слушает музыку в наушниках, улыбается кому-то незримому. В чашке искрятся пузырьки.
Сажусь напротив неё на корточки, она тут же хмурится.
Вытаскивает резинки из ушей. У неё такой шикарный блеск в глазах. Хочется поцеловать её в губы.
— Что вы здесь делаете, Герман Игоревич, у нас с вами дистанция, фиктивный брак, не забыли? Мы в бизнес-отношениях, я с вами строга, как учитель продлёнки во время дневного сна.
— Не забыл.
И разглядываю её. Такая красивая, такая заманчивая. Такая эх… по-хорошему смешная. Волосы растрепались, туфли валяются рядом.
— Сколько чашек ты употребила, солнышко?
— Одну, — задумывается, — с половиной. И не смейте меня звать нежными словами, мы с вами враги до гробовой тоски, то есть доски, — хихикнув, прикрывает губы ладонями. — Просто я устала, у меня была свадьба, и я как-то сразу развеселилась.
У меня от неё мурашки по коже. Вздохнув, поправляю волосы возле её лица, продолжая сидеть на корточках.
— Давай я уложу тебя спать.
— Ха! Вы губу-то подзакатайте, помощник. Ладно, я буду строгой и серьёзной. Так вас задевает сильнее всего. Так что идите вон в сад, — машет рукой в сторону двери. — У меня свадьба, я буду гулять до утра. Ну, в смысле слушать музыку и пить чашки. Я вышла замуж за мужа. Я молодец.
Я аккуратно приподнимаю её с пола. Когда мои пальцы касаются её кожи, я вспыхиваю от яркости ощущений.
